Антон Шагин стал широко известен после картины Валерия Тодоровского «Стиляги». Затем последовали главные роли в Ленкоме у Марка Захарова, в фильме Александра Миндадзе «В субботу». Год назад он получил предложение от Валерия Фокина и теперь регулярно садится на поезд Москва-Петербург, чтобы выйти на сцену Александринского театра в «Литургии ZERO». За главную роль в этом спектакле по роману Достоевского «Игрок» зрители выдвинули Антона Шагина на премию «Звезда Театрала-2013».
- Серьезная работа требует погружения с головой, без побочных съемок, гастролей. Времени хватило для полноценной работы?
- Спешки не было. Мы с Валерием Владимировичем Фокиным работали вдумчиво и обстоятельно, анализировали текст, обсуждали спектакль. Мне не хотелось повторять рисунок роли, заданный предыдущим исполнителем, поэтому я предложил свою версию. Работа шла в творческом диалоге. Я получил огромный опыт. Благодаря этому спектаклю я соприкоснулся со своим любимым автором Федором Михайловичем Достоевским.
- Как вы вообще ощущаете себя в Петербурге? В этом городе другие ритмы, традиции, даже интонации речи. Как вас приняли?
- Хорошо. Сосредоточен на работе, поэтому стараюсь хорошее подмечать, а зло не впускать.
- Театр со своей легендарной историей, такое намоленное место, диктует ли он свои правила?
- Конечно. Ты понимаешь, что в 172-м кресле сидел Лермонтов, в 196-м – Гоголь, в 303-м и 304-м креслах сидели Достоевский рядом с Анной Григорьевной. Здесь же стоял Чехов и наблюдал провал своей «Чайки». Это настраивает на особый лад. С этими духами надо пробовать договариваться, чтобы они были «за тебя». (Смеется.) С Достоевским же у меня давнишний внутренний диалог. С его произведениями, письмами. Восхищает его беспощадность к себе, обнажение собственных бездн. В спектакле «Литургия ZERO» хотелось исследовать природу сильной зависимости: у кого-то это азарт к рулетке, у кого-то к рюмке водки и так далее. Хотелось понять неугомонность и боевой настрой русского менталитета.
Этот спектакль о большой любви. Она ни на что не похожая, местами даже животная, по тому накалу страсти, который прописан у автора.
- Есть понятие «сильные тексты», говоря на сленге драматургов. Существует ли магия великих текстов?
- У таких авторов как Ибсен, Чехов, Достоевский тексты энергетически заряжены. Особенно я это чувствую по произведениям Достоевского. Его текст обладает собственной волей. Он отторгает тебя или стремится подчинить. Надо остаться на грани: чтобы не стать безликим исполнителем, но в то же время сохранить самобытность и волю такого сильного текста. Поэтому с ним нужно договариваться. Думаю, такая энергия идет от того, что автор пишет не про кого-то, а про себя. Роман «Игрок» он написал меньше чем за месяц, подгоняемый угрозами кредиторов. Это невероятно. Достоевский – хитрый автор! Мысли его извилисты, их между строк надо читать, подключаясь нутром.
- Очевидно, такие роли что-то меняют в самом актере?
- Такие роли меняют жизнь. Замечаю, что каждый спектакль приходит ко мне вовремя. Репетируя «Пер Гюнт» Ибсена, я вдруг задумался, ради чего мы приходим в этот мир? Как найти единственный путь? На что гожусь? Не стоит ли за спиной Пуговичник, готовый переплавить меня как старую металлическую пуговицу?
- Как вы свой опыт работы с Достоевским перенесли в кино?
- Мне посчастливилось исполнить роль Петруши Верховенского в фильме Владимира Хотиненко «Бесы». Как играть злодея и убийцу? Бесовщина в нем не показная, а глубинная. Решили с режиссером играть его не злюкой-злюкой, а гибким, изменчивым как ртуть. Байстрюк, рвущийся к власти. Меня потрясает ощущение безнаказанности и самоуверенности в этом персонаже.
Только вчера закончились съемки, и от самого процесса я получил невероятное удовольствие. Тут очень помогает театральный опыт работы с сильными режиссерами над серьезными текстами. Эти пространные тексты надо осмыслять, а не пробалтывать, боязливо сокращая. Помогает привычный подход: поиск информации вокруг произведения, изучение материалов, литературы.
- «Тиски», «Стиляги», теперь вот «Бесы». Вы со своим однокурсником Максимом Матвеевым снимаетесь вместе уже третий раз. Повезло?
- Я счастлив иметь такого партнера, с которым мы слышим, доверяем, подсказываем что-то друг другу. Сразу идем к сути. Без прологов.
- Кстати о плодотворных тандемах. Поработать со своим педагогом и режиссером Виктором Анатольевичем Рыжаковым еще хотите?
- Очень. Надо найти время, и наконец сделать спектакль по моим стихам, что давно планируем. Может получиться продолжение нашего поиска, который начался еще в Школе-студии МХАТ. Он из тех режиссеров, с которыми я по-настоящему исследую природу театра. Вместе уже многое пройдено. Смею надеяться, что эти отношения взаимные.
- Если актер пишет стихи, то, очевидно, его мир шире рамок сцены, и ему тесновато внутри одной профессии?
- Когда перед тобой чистый лист бумаги, то деваться некуда и маску не напялишь. Пишу, чтобы сохранить себя – не потеряться за лицедейством.
- Говорят, Петр Наумович Фоменко называл вас ядерным реактором, когда увидел в студенческих спектаклях, признавался: «К сожалению, на такого актера уже не хватит сил…»
- Не знаю, это только слухи…Хотя с Петром Наумовичем у нас была одна встреча и несколько телефонных разговоров – они остались в моей памяти как очень дорогое воспоминание. Я действительно хотел прийти к нему в театр, но затевались фильмы «Тиски» и «Стиляги» у Тодоровского, и мы тогда этот вопрос отложили на время. Получилось, навсегда.
- В вашем послужном списке режиссеров одни кумиры: Захаров, Фокин, Рыжаков, Тодоровский, Миндадзе, Грымов, Хотиненко… Только Спилберга не хватает! А если позвонит?
- Отвечу. Рассмотрю предложение. Что же еще? (Смеется.)
- Встречи с разными режиссерами обогащают. А как складывается ваша работа в «Ленкоме»?
- Я счастлив работать с Марком Анатольевичем Захаровым над спектаклями «Вишневый сад» и «Пер Гюнт». Мне нравится его режиссерский подход, его тонкий юмор и непоколебимое внутреннее достоинство Мастера.
- Говорят, он умеет привести актера к результату порой очень сложным извилистым путем…
- Сначала он твою актерскую природу раскачивает, смотрит, на что ты способен, на что нет. Потом точно вычленяет те зоны, где стоит работать. Он мастер аналитики, стратегии и тактики.
- У него свой секрет современного театра: надо иметь особое ухо, чтобы слышать пульс сегодняшнего дня… Очевидно, и Лопахина и Пер Гюнта надо играть каждый раз по-разному?
- Такой подход дает правильный настрой актерскому организму. Стараюсь сосредоточиться: про что именно надо сегодня играть.
- Раз уж мы заговорили об аналитике и рефлексии, скажите, ваша актерская сверхзадача какая?
- Сделать невозможное, преодолеть, доказать себе что-то, найти скрытые ресурсы и силы. Ведь страхи и робость ученичества перед новым материалом (смогу – не смогу?) всегда остаются. Интересно сыграть персонажа особенного, в котором много намешано, со своей правдой, болью, добротой и любовью.
- Говорят, что актерская зрелость связана с умением выстраивать роль самостоятельно, а не сваливать вину на кого-то, мол, это искусство коллективное…
- Я давно научился отвечать сам за себя. Ведь вырос в провинции, и привык жить самостоятельно, с 12-ти лет работал на заправках. Такой опыт выживания, преодоления осел где-то глубоко в подкорках. Всегда помню, откуда я.
- Работаете много, ведь ваше имя на афишах театров привлекает театралов.
- Возможно, но у меня нет обольщения на свой счет. Могу предположить, что 2-3 человека в зале пришли посмотреть на мою игру. Хотелось бы кому-нибудь помочь через хорошую историю.
- Пишут, что ваша жена Вероника Исаева на какое-то время сделала паузу в актерской работе, изучает сценречь.
- Моя жена Ника сейчас преподает сценречь в Международном Славянском Институте. Недавно как режиссер поставила со студентами спектакль «Письмовник» по роману Михаила Шишкина. Живешь с человеком 10 лет, и не знаешь, что у него есть талант к режиссуре. Это замечательное открытие для меня.
- Вы успешный актер. Есть моменты, когда вы не любите свою профессию?
- Когда актера пытаются превратить в раба. Тут я непримирим. Когда нет творчества, а есть тупое использование твоих ресурсов – это для меня непереносимо! Получается халтура.
- Вероятно, продюсеры часто думают, что не просто платят гонорар, а покупают актера с потрохами?
- И продюсеры и некоторые режиссеры в нашей стране очень потребительски относятся к актерам. Иногда приходится отстаивать свое достоинство. Спасает то, что у меня нет панического страха покинуть эту профессию, выпасть из нее на время. Это дает свободу в непростых переговорах о взаимной нужности.
Отправлено: 27.10.13 22:50. Заголовок: С большим удовольств..
С большим удовольствием послушала монолог Светланы Николаевны Крючковой (Ларина там была лишняя) в передаче "Дифирамб"
Молодец Светлана Крючкова. Мудрый и очень позитивный человек. Обязательно прочитаю ее книгу.
К. ЛАРИНА - Начинаем нашу программу. Добрый день еще раз. У микрофона Ксения Ларина. Я с большой радостью представляю вам нашу сегодняшнюю гостью - народная артистка Росси Светлана Крючкова. Здравствуйте, Светлана Николаевна.
С. КРЮЧКОВА - Здравствуйте, Ксения. Здравствуйте, все, кто нас сейчас слушает.
К. ЛАРИНА - Светлана Николаевна сегодня нам книжку принесла совсем новую, вот буквально из типографии.
С. КРЮЧКОВА - Да.
К. ЛАРИНА - И сама ее с удовольствием листает. Я поняла, что невероятно дорога для вас эта работа, поскольку она вот такая важная. Это первая монография, первая книга.
С. КРЮЧКОВА - В принципе, да, вот настоящая такая. Я отвечаю здесь за каждое слово, она достаточно полная. Называется она "Разное счастье нам выпадает". Я не писатель. Я выступаю со своими сольными программами, составителем и режиссером которых я являюсь сама. Сольная ли это программа, где я рассказываю о кино, пою песни, читаю стихи, или поэтические ли это вечера? Ну, я разговариваю доверительно со зрителем. И интонация этой книги, и форма ее - это разговор с теми, кому нравится то, что я делаю. Врагам не надо эту книгу покупать. Зачем она им? Я не писатель, я рассказываю то, как сложилась моя жизнь.
А родилась я в середине прошлого века, ровно в середине - год 1950-й. Так что рассказать есть о чем. И судьба меня одарила, наверное, могу сказать, счастьем - может быть, не личным счастьем безоблачным, а счастьем встречи с выдающимися мастерами русской сцены. У меня были выдающиеся учителя. Я поступила в школу-студию МХАТ, председатель приемной комиссии был Василий Осипович Топорков. Рядом сидели Грибов, Массальский, Комиссаров, Карев, Тарханов, Тарасова, Пилявская - страшно было смотреть в сторону приемной комиссии. Это были наши учителя. Виктор Яковлевич Станицын, мой первый режиссер во МХАТе; Анатолий Петрович Кторов, который играл Дубельта в первом моем спектакле "Последние дни" в МХАТе.
Кинорежиссеры тоже серьезные, качественные, которые составляют славу советского кинематографа. Я не боюсь слова "советский", потому что оно относится к эпохе для меня, не к социальному строю. Это была советская эпоха. Режиссеры, с которыми я успела поработать за два с половиной года в Москве во МХАТе - это были Роман Григорьевич Виктюк, который только приехал в Москву, это был первый его спектакль. Анатолий Васильев, который первый раз ставил на большой сцене свой первый большой спектакль - это "Медная бабушка" Зорина, спектакль о Пушкине. И внутри этого спектакля был целиком пир во время чумы, пушкинский, в котором он мне дал роль Мэри, нежной шотландской девушки, а не Луизы, казалось бы. И там же, во МХАТе, я успела поработать с Анатолием Васильевичем Эфросом на спектакле "Эшелон". И я пишу об этом, я рассказываю об этих людях, с которыми меня сводила судьба, о моих учителях, о моих партнерах.
К. ЛАРИНА - Да, мы сейчас эту книгу попробуем пролистать, поскольку действительно, я понимаю, что это событие невероятной важности в жизни нашей гостьи. Но я не могу не представить еще одного участника сегодняшней передачи. Поскольку Светлана Николаевна не первый раз на "Эхе", и вот каждый раз я ее встречаю с этим замечательным персонажем, который сейчас у нас находится прямо на столе. И зрители Сетевизора, наверное, его видят. Кто это?
С. КРЮЧКОВА - Его зовут Эхо, правда. Он со мной с 1993 года, он объездил весь мир. Он был на Фарерах, в Исландии, на Гибралтаре, много раз в Исландии, много раз в Китае, много раз в Америке, объездил всю Европу. Это мой друг. Когда его кладу под голову в самолете, я говорю: "На которого всегда можно положиться". А сколько в него выплакано. Вот это новый наряд у него, джинсовый, он готовится к поездке Париж, наряд называется "гаврош". У него еще была серьга в ухе, но он потерял, потому что неправильный замок, надо другой.
У нас, например, есть килт, шотландские юбочки, да? И Лариса Рубанская замечательная, которую я обожаю и смею называть своей подругой, в Шотландии где-то нашла маленькую волынку точно такого же цвета, и подарила ее к этому килту, и он у нас щеголял в килте и с этой шотландской волыночкой. А первый его наряд связали мы вдвоем с Ниной Усатовой. Мы репетировали тогда спектакль "Голубки" и жили в санатории: она с ребенком со своим, с Колей, а я со своим тоже Сашиком, в детском корпусе. Она связала ему тапочки, такие черевички, а я ему связала жилетик. Потом ему весь корабль вязал норвежский наряд. У него большой гардероб, надо сказать.
Потом вот мой художник-гример замечательный - кроме того, что она выдающийся художник-гример питерский, Ирина Николаевна Царевская, так она еще и шьет. И вот она ему разные наряды… На Эйфелеву башню, когда мы собрались, ему штанишки шили клетчатые, потому что мы на самый верх поехали и там снимали. Там с нами ехали солдаты-бундесовцы, они очень смеялись, потому что у меня полная сумка: было три плюшки, значит, Эхо - самый главный, и кинокамера. Я снимала их на фоне Парижа сверху, целое кино есть.
К. ЛАРИНА - А как он попал к вам?
С. КРЮЧКОВА - Его подарила подружка моему старшему сыну. Я почему-то сразу назвала его Эхо, не знаю, почему. Вот Эхо - и Эхо. Я пришла после одного из спектаклей… Я сейчас, конечно, крепче стала, чем раньше была, внутренне, отношение к психике, но как артистка всегда была такая слабовата, нервы раскачаны. И я пришла после какого-то спектакля, была собой недовольна, но Анатолий Петрович Кторов всегда говорил мне: "Как бы ни сыграла, говори: "Я играла сегодня вот так", - потому что забудут, кто это сказал, и начнут повторять". И всегда: "Как был сегодня спектакль?" - я говорю: "Крючкова - гениальна. Остальным - спасибо". Но сама-то я знаю, что не гениальной иногда бываю.
И я пришла расстроенной, пришла и плачу. Пошла, приняла душ, надела кимоно и плачу. А мой сын говорит: "Мама, что ты плачешь? На тебе Эхо. На, положи его сюда", - я его положила вот сюда, под кимоно себе на грудь, и так с ним и заснула. И все, и больше мы с ним не расставались. Мой сын говорит: "Ну, забирай его себе". И когда он у меня сердится, он говорит: "Я своего Эха тебе отдал!"
К. ЛАРИНА - А внутри там ничего не зашили? Бриллианты?
С. КРЮЧКОВА - Слезы. Мои слезы.
К. ЛАРИНА - А вы помните "Странная миссис Сэвидж"?
С. КРЮЧКОВА - Да-да-да.
К. ЛАРИНА - Она там зашила бриллианты.
С. КРЮЧКОВА - Нет, это мои слезы. Сколько выплакано в него.
К. ЛАРИНА - Чудесный.
С. КРЮЧКОВА - Эхо на "Эхе".
К. ЛАРИНА - Аура у него такая замечательная.
С. КРЮЧКОВА - И очень любит стюардесс, особенно на международных рейсах. Мы с ним всегда пристегиваемся вместе: я его сажаю вот сюда себе на живот, и мы пристегиваемся одним ремешком. И когда он открывает глазки - они всегда улыбаются, им очень нравится пассажир такой.
К. ЛАРИНА - Ну, что же? Мы представили уже всех участников сегодняшнего разговора. Хочу вернуться к книге, но перед этим обязательно нашим слушателям напомню, что вы тоже можете вопросы задавать на SMS +7-985-970-45-45. А! Вот еще важная вещь.
С. КРЮЧКОВА - Вот можно я скажу, Ксения?
К. ЛАРИНА - Постой, постой!
С. КРЮЧКОВА - Да. Вот именно об этом я хотела сказать. Я начала что-то говорить, да, но очень много я рассказываю о вот таких каких-то интересных вещах, связанных со съемками и с моей жизнью. И 29 октября в культурном центре "Москвич" (метро "Текстильщики") будет музыкально-поэтический вечер, то есть я буду много петь, конечно. "Кто ошибется, кто угадает, // разное счастье нам выпадает. // Часто простое кажется вздорным, // черное белым, белое черным". В этом году 90 лет композитору Колмановскому, я обязательно эту песню спою. В этом году 90 лет Исааку Иосифовичу Шварцу исполнилось 13 мая, и я обязательно спою песню Шварца. Обязательно расскажу смешные истории, которые были у нас.
К. ЛАРИНА - А под что вы поете?
С. КРЮЧКОВА - Я пою под фонограмму, но на фонограмме чаще всего звучит живой оркестр. Например, "Терем-Квартет", наш замечательный коллектив - это контрабас, балалайка, малая домра, домра-альт и баян. Это известный коллектив, который играл Папе Римскому, королевским особам, этот коллектив знает весь мир. Или под наш Губернаторский оркестр что-то пою.
К. ЛАРИНА - А с сыном не выступаете?
С. КРЮЧКОВА - Я в этом году с сыном не выступаю по той простой причине, что он поступил в Санкт-Петербуржскую консерваторию и сейчас является студентом первого курса отделения народных инструментов, класс "классическая гитара". И я не имею права на первом курсе отрывать его от учебы, поэтому я работаю сейчас без него.
Вот во втором отделении этого концерта я буду читать стихи петербуржских поэтов. Например, мало кто знает стихи Александра Моисеевича Володина, замечательного сценариста, драматурга ("Осенний марафон", "Дульсинея Тобосская", "Старшая сестра", "Пять вечеров"). А у него чудесные есть стихи, прекрасные! И я могу прочесть восемь строчек его. Хотите, прочту восемь строчек? Я всегда предваряю это тем, что французский философ Николя Себастьян Шамфор говорил: "Природа не говорит мне: "Будь богатый", - и тем более: "Будь беден". Но она взывает: "Будь независим!"
И у Александра Моисеевича, этого тихого и интеллигентного человека, есть такие стихи: "Независимость воспеваю. // Я не буду зависеть // от разгильдяев, от негодяев, // от несчетных дневных забот, // от нелюбящих, нелюбимых, уважающих нас и не // уважающих - мимо, мимо! // Я от этого в стороне". Ну, у него чудесные стихи (правда, малоизвестные).
Потом, я читаю стихи Олега Григорьева впервые за много-много лет. Но каждый школьник их знает: "Я спросил электрика Петрова: // "Чего у вас на шее провод?" // А Петров молчит, не отвечает, // он висит и ботами качает". Это он написал в 16 лет. Это смешно, да? Но у него есть и более серьезные, но есть и смешные: "Ездил в Вышний Волочек, заводной купил волчок. // Дома, лежа на полу, я кручу свою юлу. // Раньше жил один я, воя - а теперь мы воем двое". А больше всего мне нравятся четыре строчки: "Жену свою я не хаю, // и никогда не брошу ее. // Это со мной она стала плохая, // взял-то я ее хорошую".
Читаю еще Женю Глюкк, у нас есть такая ведущая, замечательная женщина-ведущая радио "Рокс". Она работала на радио "Рокс", сейчас на "Фонтанке" она работает. Она детский писатель, и у нее тоже очень смешные: "Если быстро обернуться - // Можно на себя наткнуться, // Поздороваться с собой, // Удивиться, крикнуть "Ой!" // И свалиться, как попало, // потому что страшно стало".
И читаю стихи еще Геннадия Рябова, которого мало кто знает. Он замечательный поэт, стихи разные есть: и философские есть, и серьезные, есть и смешные.
К. ЛАРИНА - А свои?
С. КРЮЧКОВА - Свои? Нет. Ну, я же не поэт.
К. ЛАРИНА - Ну а здесь есть.
С. КРЮЧКОВА - А в книге есть, правда.
К. ЛАРИНА - Да.
С. КРЮЧКОВА - Это я для чего написала в книге? Знаете, литераторы говорят: "Есть такие стихи, которые пишутся, как проза, а деньги платятся, как за стихи", - называется "верлибр", "белый стих", то есть не требующий прозы. Просто мысли записанные вот тогда, в то тяжелое время Перестройки (очень тяжелое, надо сказать).
К. ЛАРИНА - Ну, давайте, прочтите.
С. КРЮЧКОВА - Ну, что вы? Это длинно будет. Нет, это будет длинно.
А потом, посвящаю Ларисочке Рубальской, она у нас переводчик с японского, 30 лет работала. У меня есть две странички, называется "Подражание японскому. Лепестки сакуры". Но это надо читать наедине, конечно. Я для того это написала, что каждый человек, мне кажется, наедине с собой тоже пишет какие-то строчки рифмованные.
К. ЛАРИНА - А вы часто пишете?
С. КРЮЧКОВА - Я все больше прозу да программы. И мне кажется, чтобы подбодрить и сказать что-то хорошо, раз душа выражает то, что думает, то, что чувствует…
К. ЛАРИНА - Я просто смотрю, что у вас датировано в основном одним периодом - с 1991-го по 1994 год.
С. КРЮЧКОВА - Вот это самое-самое тяжелое время. Ну, стихи пишутся, когда либо очень горестно, либо очень радостно, правда? В отличие от "Лепестков сакуры", которые писались в состоянии нирваны почти что.
Потом, вот у меня последняя глава называется "Сегодня мой самый любимый день". Помните Винни-Пуха, когда он говорит: "А какой у нас день?" - спрашивает Винни-Пух. Пятачок говорит: "Сегодня". И Винни-Пух говорит: "Сегодня? Это же мой самый любимый день!" Потому что неизвестно, сколько нам отпущено на этой земле.
Мне кажется, что эта книга может помочь людям, которым кажется, что так, как им плохо, никому не плохо, что все легче живут. Людей настигает какое-то горе, им трудно найти силы справиться. Мне кажется, что вот эта книга может помочь, потому что я абсолютно откровенно пишу обо всех своих периодах. Почему я решила написать книгу? Почему? Потому что очень много кривотолков. Не надо меня комментировать. Вообще никого нельзя комментировать и никого объяснять. От первого лица говорю, как было на самом деле.
Ну и, кроме того, у меня там есть и мои дети, и моя невестка, французская художница, и мой внучок чудесный.
К. ЛАРИНА - Это Светлана Крючкова. Мы сейчас слушаем новости, потом возвращаемся в программу и продолжим наш разговор, нашу творческую встречу, я бы так сказала.
К. ЛАРИНА - Возвращаемся в программу. Напомню, что в гостях у нас сегодня Светлана Крючкова. Пока шли новости и реклама, мы со Светланой Николаевной листали книжки, каждый свою. Она свою, я свою, но обе они написаны Светланой Крючковой. Называется "Разное счастье нам выпадает".
С. КРЮЧКОВА - Что является правдой.
К. ЛАРИНА - Да. Я здесь смотрю просто: по стилю речи, по тому, с какой страстью написана эта книга (даже с какой страстностью, я бы так сказала) - это абсолютно автопортрет героини, вот что тут говорить.
С. КРЮЧКОВА - Я пишу правду, это правда.
К. ЛАРИНА - Молодец. Слышна интонация, я просто какие-то маленькие кусочки прочла. И замечательные подписи к фотографиям. Тоже сами вы писали?
С. КРЮЧКОВА - Да.
К. ЛАРИНА - Вообще, если говорить о фотографиях - это отдельная история. Мне кажется, можно параллельную какую-то книгу издать и просто рассказывать про каждую фотографию.
С. КРЮЧКОВА - У меня к 60-летию был такой "Фотоальбом с комментариями" сделан сначала, прежде чем вышла эта книга.
К. ЛАРИНА - Светлана Николаевна, я бы хотела все-таки про учителей, раз уж вы так говорили про них подробно, про ваших. А что, кроме профессии, вот такого масштаба люди дают?
С. КРЮЧКОВА - Они дают все. Они тебя формируют как личность, формируют своим поведением. Вот Василий Петрович Марков, мастер нашего курса, профессор, заслуженный артист, который, в общем-то, широко не был известен, как артист, но педагог был замечательный. Я-то приехала из провинции, из семьи военного: все было там по-другому, в более грубой, что ли, такой форме. А здесь все было такое как бы скрыто, вроде он нас ничему и не учил - так себя надо вести.
Ну, например, я запомнила очень хорошо, как я прибежала утром... У нас каждый день в 9 утра было мастерство актера, с 9:00 до 12:10. А потом перерыв, потом остальные предметы - танец, вокал, фехтование, сцендвижения и всякие истории театра, и так далее. А вечером опять с 19 до 22 мастерство актера. И так было шесть дней в неделю. И я однажды утром прибежала, смотрю - Василий Петрович идет по коридору. Думаю: "Ой, я успела!"- и бегу за ним. А он был высокий, ноги длинные, и он широким шагом доходит первый до дверей аудитории - и я прямо в спину ему носом. Он открывает дверь и закрывает ее перед моим носом. Он мне ничего не сказал, он просто не пустил меня. И раз и навсегда научил меня не опаздывать. Я просто не была допущена.
Потом он заметил такую мою черту как обидчивость, меня очень легко было обидеть. Вот что-то говорили, и я, во-первых, краснела (долго не могла от этой привычки избавиться, лет до 45, но по молодости это было особенно видно - я заливалась краской, лицо белое, я же рыжая) и начинала плакать. Могла даже вскочить и выйти, если мне говорили какую-то грубость. И он вдруг периодически начал говорить мне при всем курсе гадости. То есть не то что гадости, но так, подкалывать меня. И вот я расстраивалась и так, и сяк. В конце третьего курса после экзамена по сценической речи он что-то мне сказал не очень приятное для меня - и я засмеялась. Он нас выпустил всех, подошел ко мне в коридоре и говорит: "Ну, все, я теперь за тебя спокоен. Ты в театре выживешь". И я поняла, что он прививал мне иммунитет.
Потому что уже на выпуске в спектакле "Шесть персонажей в поисках автора", где я играла мадам Паче, это пьеса Пиранделло… А меня приглашали пять театров московских: театр "Станиславского", театр "Ленинского комсомола", "Современник", "Маяковского" ("Гончарова" тогда был) и МХАТ. И мои сокурсницы не очень этому радовались. И там по пьесе они должны были меня избивать - так они по-настоящему по ноге так ударили, что у меня до сих пор косточка…
К. ЛАРИНА - Хорошие такие, добрые подружки.
С. КРЮЧКОВА - Ну а что делать? Это театр, понимаете. Но вот эта закалка трехлетняя, она меня приучила к тому, что - да, мне неприятно внутри, но сбить меня ни один враг не может, если я стою на сцене. Что угодно можешь говорить, как угодно можешь реагировать в зале - ты меня никогда не собьешь. За это спасибо Василию Петровичу, конечно.
Потом, когда я у него спросила: "А почему вы мне всегда давали роли…" Он мне давал героинь-любовниц, я на втором курсе Анфису играла в "Угрюм-реке", леди Мильфорд. Грибов сказал: "Вот, наконец, в русском театре появилась настоящая русская героиня, и дайте мне ее в отрывок". Но у нас с ним не случилось, потому что он никак не мог мне объяснить (он гениальный был артист), что играть. Я говорю: "Что я тут делаю?" Он говорит: "Ну, вы его любите и доказываете". Монолог идет почти 10 минут, я говорю: "Ну, что делать? Я не понимаю". - "Я же вам сказал: вы любите и доказываете. Хотите, я вам сейчас покажу?" - и начал показывать. Мы от хохота упали, потому что он сам смешной, и монолог леди Мильфорд, этот шиллеровский текст… Ну, мы с ним, в общем, не доделали, не довели это до конца, конечно, с Алексеем Николаевичем.
И Василий Петрович Марков мне сказал на мой вопрос, почему все время вот мне такие роли дают: "Да все остальное ты и так сможешь". Понимаете? То есть он очень разумно вел. И я говорю: "А почему вы меня никогда к себе, - я так хотела к нему попасть, - не берете?" Он говорит: "Ты разбиралась сама. Ты могла разобраться сама. Я тебе не нужен был. Не так нужен был, как другим, которых надо было вести за руку, и каждый шаг".
И на первом курсе он поставил мне тройку по мастерству. А у меня хватило хамства сказать: "А почему это, - назвала фамилию, - ей пять, - ну, я, мол, типа талантливее, - а мне три?" Он говорит: "Потому что она сделала то, что она может на сто процентов, а ты можешь гораздо больше. Получай свою тройку". И до последнего курса у меня по мастерству были только четверки. И только на последнем курсе мне поставили пятерку.
К. ЛАРИНА - А МХАТ как вас встретил?
С. КРЮЧКОВА - Ну, Олег Николаевич же был. Он в 1972 году пришел, и мы как раз были на его представлении. Я помню, как он взял розы, розовые розы на длинных стеблях он взял в руки и сказал простую фразу, но она была наполнена таким глубоким смыслом: "Они колются", - сказал, взяв эти розы. И, конечно, я побежала к Ефремову. Хотя на самом деле, когда было распределение в кабинете у Вениамина Захаровича Радомысленского… Вот в этом году 11 ноября в школе-студии МХАТ 70 лет исполняется, и на основной сцене МХАТа будет праздник. Я там тоже буду, и Басилашвили будет, вот мы из Петербурга.
Вениамин Захарович меня позвал в кабинет, там был представитель Министерства культуры, и сказал: "Вот это - наша лучшая выпускница", - и подвел меня к тетрадке. Там пять заявлений было, пять театров. Он говорит: "Ну, девочка моя, подписывай". А я говорю: "Где?" Он так пальцем показал и говорит: "Вот здесь". Я подписала, вышла из его кабинета, побежала в учебную часть и говорю: "А какой театр я подписала?" Представляете? Я ему так безгранично верила.
Пошла Надежда Александровна из учебной части (у нас такая была горбатая старушка, чудесная совершенно), она выходит и говорит: "Ты подписала МХАТ". Я говорю: "Ну, ура!" "Ура!" - это хорошо, это был правильный выбор. Я считаю, что это был правильный выбор.
Тут, кстати, у меня есть глава, она называется "Слава, я вас убью" - это об Анатолии Васильевиче Эфросе, о репетициях. И о Романе Григорьевича Виктюке есть тоже.
К. ЛАРИНА - Но все равно большая часть жизни, главная часть жизни - это Петербург, Ленинград, это БДТ.
С. КРЮЧКОВА - Главная - да. Но начало все равно... Вот видите, я пришла во МХАТ, и меня взял под опеку, так под крыло Анатолий Петрович Кторов. Ему 74 года было, а мне - 24. Он меня называл Светлана Николаевна всегда: "Светлана Николаевна, душенька". И когда я выходила со сцены, он меня всегда встречал: "Как вы сегодня играли?" И я ему однажды сказала: "Очень плохо". И вот тогда последовало его: "Никогда так не говорите". Он мне показал большой палец и говорит: "Надо говорить: "Я сегодня играла вот так!" И надо сказать, что когда я уехала в Петербург, он написал даже мне открытку, хотя у него была катаракта, он не писал сам, а диктовал всегда родным. Но у меня есть открытка, нацарапанная, и она и начинается со слова "душенька".
Они ходили определенным образом, одевались определенным образом, у них была такая внутренняя культура. И, находясь рядом, мы тоже учились этому. Когда приехал Виталий Яковлевич Виленкин поздравлять БДТ с 60-летием, по-моему (нет, не 60-летие, какой-то был юбилей), вся трупа Большого драматического театра сидела на сцене, а Виталий Яковлевич был в зале. И когда он поднялся со своего кресла, чтобы идти на сцену - мы (я и Басилашвили как ученики школы-студии МХАТ) автоматически встали с кресла, потому что входит педагог. Если педагог стоит - ты не можешь сидеть. Мы даже вставали, когда старшекурсники входили, понимаете.
Ну, нам не разрешали особо краситься, как бы ты должен был ходить в своем собственном виде. Учили разговаривать. Я приехала, я очень плохо разговаривала.
К. ЛАРИНА - Не верю.
С. КРЮЧКОВА - Ну, как? Я же с юга приехала. Но я за год исправила. И когда я вот уже оканчивала школу-студию МХАТ, Анна Николаевна Петрова, замечательный педагог по сценической речи, предложила мне поступать в аспирантуру по сценической речи - я очень обиделась. Я решила: "Как это? Я не артистка?" А теперь я жалею, что я этого не сделала.
К. ЛАРИНА - Но, тем не менее, смотрите, любой акцент, любой диалект вы как-то с ходу берете.
С. КРЮЧКОВА - Это все - школа-студия МХАТ. Вот за год она мне исправила речь, и дальше я занималась уже с теми моими сокурсниками, кто плохо разговаривал. Галина Ивановна Трофименко, которая преподавала французский, сказала мне: "Света, за три месяца я выучу тебя". Ну, какое же? Я же без конца влюблена в кого-то, в голове ветер, я ужасная была. Вслед за Вероникой Долиной я могу повторить: "Господи, прости меня, молодую". Ну, я очень грешный человек.
Надо было, чтобы родился мой ребенок - и я перевернулась с ног на голову, и я стала совершенно другим человеком во всем, понимаете? И в отношении к людям, к миру, к себе совершенно другая стала. Ну а тогда было: "Боже мой!" Вот у меня француженка и невестка, и мои родственники самые близкие, и мой внук…
К. ЛАРИНА - И вы говорите на их языке.
С. КРЮЧКОВА - Вот я и говорю. Представляете, какое счастье, что когда-то хоть что-то было вложено. Ну, "говорю на языке" - это сильно сказано, понимаете? Я могу сказать: "Дайте мне тарелку", "Закройте за мной дверь", "Оставьте меня в покое", "Я вас люблю", "Перезвоните мне, пожалуйста", "Передайте то-то", - но поговорить по душам я уже не могу. И тут я вспоминаю, какая я была глупая и почему я не доучилась все-таки у Галины Ивановны, которая ушла довольно рано из этой жизни. Если бы я не уехала из Москвы, может быть, я еще как-то…
Но сейчас я вот эти пробелы вынуждена восполнять, потому что когда… Мой внук говорит по-русски и по-французски, но живет во Франции, ему три года скоро будет 23 ноября. Когда и мама, и папа за столом, он может что-то сказать по-французски, не заботясь о том, поняла я, что он сказал (и дядя, которого он любит, то есть мой младший сын), или нет. А мы понимаем, слава богу. Поэтому мы вынуждены… Я вот слушаю уроки Петрова, и я считаю, что он гений. Дмитрий Петров.
К. ЛАРИНА - Это который на канале "Культура"?
С. КРЮЧКОВА - Да. Вот как раз я ехала…
К. ЛАРИНА - "Говорим по-французски".
С. КРЮЧКОВА - Да. Я собиралась в Париж. И он как раз - французский в январе.
К. ЛАРИНА - У вас еще память такая тренированная, блестящая. Вы можете это быстро сделать.
С. КРЮЧКОВА - Память памятью, но время. Ксения, надо время иметь, а времени у меня нет. Я не читатель и писатель - я все время выхожу и отдаю, все время работаю, все время с людьми. И люди какие чудесные. Я вот была на Камчатке, это же очень далеко. Какие там зрители! Как они слушают, они дышат с тобой одновременно, все нюансы воспринимают! Вот чуточку иронии - зал уже вздыхает, уже чувствует, понимаете.
К. ЛАРИНА - А стихи как слушают?
С. КРЮЧКОВА - Необыкновенно. А вот сейчас прилетела из Норильска. Ну, там вообще, я не знаю, я такой публики не видела. Как они слушали стихи! Два поэтических вечера у меня было: "Два поэта, две судьбы. Гражданская лирика Марины Цветаевой и Анны Ахматовой"; и второй вечер "Окуджава. Не стараясь угодить" (который здесь будет, в Москве, 30-го, в Доме ученых на Пречистенке).
К. ЛАРИНА - 30 октября?
С. КРЮЧКОВА - 30 октября, да, здесь будет. А 29-го в культурном центре "Москвич" в 19:00 будет музыкально-поэтический вечер "Музыка души". Приходите, не пожалеете. Узнаете обязательно что-то, что вы до сих пор не знали. Услышите какие-то волшебные строчки, услышите смешные, услышите новые какие-то песни, которых вы не знаете.
К. ЛАРИНА - А вы когда разговариваете с залом, это импровизация, или что-то вы готовите?
С. КРЮЧКОВА - Нет, у меня обязательно есть стержень некий, да? Я вот пишу, что и зачем я делаю. Ну, в зависимости от зала. Иногда меня как понесет в сторону: я начинаю что-то говорить, и меня в сторону несет, несет, несет. У меня бывает и такое, что полтора часа первое отделение вместо часа. Ну, если я далеко, конечно. Потому что уже я приехала, и они хотят, конечно, послушать, они не торопятся. Москва и Петербург - полтора часа? Зачем им полтора часа? Они считают, что свое рядом, особенно Петербург. Ну, я тут. Куда я денусь? А денусь, жизнь-то не вечная, правда?
Вот в Норильске сейчас замечательно слушали монолог театральный. Как они слушают спектакли и монологи, как они воспринимают! Плачут, смеются! Иногда мне кажется, что в зале никого нет. Я люблю, чтобы меня ослепили, чтобы темный был зал. И так тихо, что я не понимаю, есть люди в зале, или нет. Мне иногда страшно делается.
К. ЛАРИНА - А что из спектаклей показываете?
С. КРЮЧКОВА - Я показываю спектакли Сергея Юрьевича Юрского и обязательно монолог из "Фантазии Фарятьева".
К. ЛАРИНА - Слушайте, как вас не отпускает эта работа. Сколько уже? Первая роль практически.
С. КРЮЧКОВА - Самая любимая моя работа. Посмотрите в конце книжки, перед тем, как "Театральные работы" написано, и вот единственная фотография здесь, в конце - это Любасик.
К. ЛАРИНА - Любимая Любасик.
С. КРЮЧКОВА - Да, любимая Любасик из "Фантазии Фарятьева". Это был замечательный спектакль, потому что Сергей Юрьевич никогда не ставит про быт, он всегда говорит: "О бытии", - про бытие он делает. И, наверное, у него я тоже этому научилась. И вообще все режиссеры, с которыми я работала, они никогда не были такими бытовыми. Смотрите, ни Виктюк, ни Толя Васильев, ни Анатолий Васильевич Эфрос, ни Георгий Александрович Товстоногов, ни Сергей Юрьевич Юрский. И я быт играть не умею.
И читать бытовые стихи я тоже не умею. Мне нужно читать такие стихи, которые требуют моего перевода с поэтического на слушательский. Здесь тоже есть такая глава в книге, которая называется "Я переводчик с поэтического на слушательский". Если не надо, если человек сам глазами понимает, я эти стихи не читаю. Но когда я читаю Марину Цветаеву… У нее очень часто, у Марины, обрывается строчка на середине предложения или еще на середине слова, или заканчивается каким-то междометием.
Ну, вот самый простой пример: "Что имя нежное мое, мой нежный, не // Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе... // Что никогда в церковной тишине //Не пропоют над нами: аллилуйя!" Или: " Есть счастливцы и счастливицы, // Петь не могущие. Им - // Слезы лить! Как сладко вылиться // Горю - ливнем проливным! // Чтоб под камнем что-то дрогнуло. // Мне ж - призвание как плеть - // Меж стенания надгробного // Долг повелевает - петь".
Это нужно донести, понимаете? Я получила письмо от мужчины, замечательное, он написал: "Читал поэму Цветаевой - ничего не понял. В вашем исполнении все просто и ясно". Мне понятно - значит, людям понятно. А зрители… Вот в Норильске было очень много молодых. Два вечера подряд полный зал, ползала молодых людей: 16, 17, 20 и даже парочка была и помладше.
К. ЛАРИНА - Не устаете от такой жизни бесконечных перелетов, перемен?
С. КРЮЧКОВА - Я устаю. А зачем тогда жить, Ксения? А зачем? Понимаете, когда ко мне подошел человек (это был первый раз в моей жизни, я это запомнила), женщина подошла и сказала: "Вы знаете, я хотела вчера покончить с собой. И моя подруга провела со мной всю ночь и привела на ваш вечер. И я послушала вас и поняла, что это делать нельзя". Ради одного этого стоит выходить.
И даже когда я читала программу к 70-летию гибели Марины "Отказываюсь быть" (к 70-летию гибели Марины Цветаевой), ко мне люди подходили после концерта и говорили: "Вы знаете, жить хочется после ваших вечеров!" - а называлось "Отказываюсь быть". И я говорила об ее раннем уходе, начиная с ее: "Христос и Бог! Я жажду чуда // Теперь, сейчас, в начале дня! // О, дай мне умереть, покуда // Вся жизнь как книга для меня", - написано ею в 17 лет, в день рождения Марины.
Ну, я же рассказываю что-то, я же езжу, смотрю. В этом году мы со сыновьями были во Фрейбурге. У нее есть: "Ты миру отдана на травлю, // И счета нет твоим врагам. // Когда мне свят Святой Георгий // Во Фрейбурге, на Schwabenthor". Мы были там, где Марина с Асей в пансионе были, фотографировались у этой доски, ходили по Фрейбургу, видели эти Schwabenthor, вот эти ворота швабские, на другой - Святой Георгий. Тоже чем-то напитываюсь, наполняюсь.
Мы делаем новую программу с легкой руки Натальи Родионовны Малиновской (замечательной испанистки, доцента, преподавателя Московского государственного университета) о Федерико Гарсиа Лорке. Сейчас вышли новые книги, она мне столько материала сбросила. Анна Мария Дали, сестра Сальвадора Дали, у нее есть книга "Сальвадор Дали глазами сестры". А Дали учился вместе с Лоркой, и они дружили, и Лорка приезжал в Фигерас. И у него были какие-то отношения, такие душевные, очень хорошие, с Анной Марией, и он писал ей стихи. И она никогда не вышла замуж после того, как он погиб.
Мы ездили туда, где считается, что он погиб, на самом деле это около Фуэнте. Мы всем этим занимались, ездили в Гранаду, были в Музее Мануэля де Фалья, который тоже являлся его другом, замечательный композитор. Я много чего узнаю, понимаете.
К. ЛАРИНА - Слушайте, как вообще здорово вы выстроили жизнь, что вы ни от кого не зависите.
С. КРЮЧКОВА - Да.
К. ЛАРИНА - Абсолютно какой-то свой собственный театр вы создали.
С. КРЮЧКОВА - Это счастье.
К. ЛАРИНА - И никаких интриг, никто не бьется.
С. КРЮЧКОВА - Нет, интриги есть. Гадости какие-нибудь начнут плести. Но у Гете есть стихотворение, которое, по-моему, я уже у вас приводила, оно называется "Шавки": "Несемся вскачь из края в край, // На зависть домоседам, // И всю дорогу злобный лай // Летит за нами следом. // Но как бы ни честили нас // На языке собачьем - // Они докажут лишний раз: // Мы - не стоим. Мы - скачем!"
К. ЛАРИНА - А за что вас можно?
С. КРЮЧКОВА - "А ненавижу!"
К. ЛАРИНА - Просто так или какая-то причина?
С. КРЮЧКОВА - А как? Счастливая. Ну, они же не видят ничего, в чужих руках-то все потолще, да? Кажется, что и счастливая, и здоровая, и богатая!
К. ЛАРИНА - Успешная.
С. КРЮЧКОВА - И дети! Никто же знает ничего настоящего. А я и не говорю. Зачем? Завидуют? Это зависть. Человек рождается с этим чувством. Я благодарю Бога каждый день, что я родилась без этого чувства. Это так же, как рыжим или черным: они сами от этого страдают и себя сжирают. У каждого своя среда. Птица летает в воздухе, ей нужен свежий воздух. А унитазному микробу, ему нужна грязь, иначе он жить не сможет. Правильно? И люди точно делятся на таких же. Есть, которые вот в унитазе - это их среда. Ничего плохого там нет, просто так и говорите: "Моя среда - вот". А моя среда - другая.
У меня самое любимое место в мире - это Ниагара, где я была три раза. Я стою, и эта мощь, этот воздух (то, что не любит Жванецкий), эти брызги, которые на километры летят - я обожаю их! И была мечта свозить детей - и я свозила. Эхо там был три раза. И целый день мы там были, и в разное время: и осенью, и весной были, видели и изумрудную Ниагару, и серую Ниагару.
К. ЛАРИНА - Ну, Ниагара - это как бы объективно прекрасно и волшебно. А как научиться прекрасное видеть в другой среде? Это возможно?
С. КРЮЧКОВА - Опять-таки привожу всегда слова Довженко, Александра Довженко, выдающегося, гениального режиссера. Он говорил: "Двое смотрят вниз. Один видит лужу, а другой - звезды, которые в ней отражаются".
Вот мы съездили на Камчатку с одним человеком. Я сфотографировала Камчатку на "iPhone", и он сфотографировал. Показали сыну моему, он говорит: "Такое впечатление, что вы были в разных местах". Я увидела это, а он увидел это. И жизнь не перестроить, мир не переделать. В одиночестве ты его не переделаешь, да? Как Гоголь, по-моему, говорил: "Зло, которое окружает человека, один человек исправить не может, но он может передать страдание, он может будить совесть".
Вот почему у Окуджавы? "Совесть, благородство и достоинство - // Вот оно, святое наше воинство. // Протяни к нему свою ладонь. // За него не страшно и в огонь. // Лик его высок и удивителен. // Посвяти ему свой краткий век. // Может быть, не станешь победителем, // Но зато умрешь как человек".
Ну, вот совесть, благородство… Можно так жить, понимаете. Как бы делай свое маленькое дело - это высший патриотизм, и делай его стопроцентно, служи людям. Талант дается человеку (я пишу об этом в книге), как кредит в банке, тебе Бог дал талант. Это не значит, что ты счастлив, это значит - ты должен всю жизнь эти проценты отрабатывать. А если ты не отрабатываешь, у тебя этот капитал отбирают. Если это не подкреплено каждодневной работой… А я каждый день что-то узнаю.
Вот мне Геннадий Викторович Хазанов предложил, говорит: "Давай, Света, сделаем поэтический вечер в нашем Театре эстрады". Я говорю: "Ну, вроде у меня 12-го Марина Цветаева и Анна Ахматова "Два поэта, две судьбы". Уже читала и Цветаеву, и Ахматову, Самойлова читала. Я говорю: "Хочется что-то новенькое". Он говорит: "Давай новенькое". Я говорю: "Ну, давай "Поэтический Петербург" сделаем - Пушкин, Ахматова и Мандельштам". Мандельштама я еще не делала, понимаете.
А следующее - то, что будет 29 октября в 19 часов, культурный центр "Москвич" (метро "Текстильщики"), второе отделение будет. Это будет уже новая программа. Вот Гена меня подтолкнул - и я тут же влезла в компьютер, я уже открыла книжки, я уже все начала искать. Я нашла безумно интересные вещи.
К. ЛАРИНА - А из Самойлова что вы читаете?
С. КРЮЧКОВА - Все. Я читаю целиком.
К. ЛАРИНА - А "Давай поедем в город" вы читаете?
С. КРЮЧКОВА - Конечно.
К. ЛАРИНА - А прочтите. Это мое любимое стихотворение.
С. КРЮЧКОВА - Не надо. "Давай поедем в город" - оно длинное.
К. ЛАРИНА - Нет, не любите?
С. КРЮЧКОВА - Ну, оно очень длинное. Нет, я его люблю, но оно длинное просто. Там очень много есть такого, что зрителям надо смотреть, а не слушать по радио. Потому что все знают: " О, как я поздно понял, // Зачем я существую, // Зачем гоняет сердце // По жилам кровь живую, // И что, порой, напрасно // Давал страстям улечься, // И что нельзя беречься, // И что нельзя беречься..." - заканчивается стихотворение.
Вот я хочу сказать, что 30 ноября в зале Чайковского будет вечер Окуджавы. И Ольга Владимировна Окуджава, с которой я лично не знакома, но в 1974 году сидела за соседним столиком, она сидели с Булатом Шалвовичем на Курском вокзале. Я была девочка, мне 24 года, я только смотрела на нее. Она попросила меня читать стихи Окуджавы. Все будут петь - а я буду читать стихи. Например, пять стихотворений Окуджавы - это большая для меня честь и признание.
К. ЛАРИНА - Ну, давайте тогда еще раз повторим. Ближайшие встречи с народом: 29-го числа в концертном зале "Москвич" в 7 часов вечера, метро "Текстильщики".
С. КРЮЧКОВА - В 19:00.
К. ЛАРИНА - 30-го где?
С. КРЮЧКОВА - 30-го - это Дом ученых на Пречистенке, это будет Окуджава. А здесь будет музыкально-поэтический "Музыка души". Там много будет разнообразного.
К. ЛАРИНА - А в "Эльдаре" когда?
С. КРЮЧКОВА - А в "Эльдаре" 12 ноября. Я боюсь, что там уже билетов нет.
К. ЛАРИНА - Прекрасно.
С. КРЮЧКОВА - А 22 декабря в Театре эстрады будет поэтический вечер "Поэтический Петербург", это будет премьера.
К. ЛАРИНА - Ну, видите, у нас еще масса поводов для встреч. Может быть, еще выкроите время. Книжка, о которой мы сегодня начали говорить, "Разное счастье нам выпадает. Светлана Крючкова" - она уже есть, ее можно купить?
С. КРЮЧКОВА - Позавчера только ее привезли мне домой.
К. ЛАРИНА - Совсем новая. Дорогие ребята, обязательно ее покупайте, это чудесная книга.
С. КРЮЧКОВА - Она бывает только там, где бываю я.
К. ЛАРИНА - Правда?
С. КРЮЧКОВА - Только. Только на моих вечерах.
К. ЛАРИНА - Еще один персонаж. Светлана Николаевна, огромное спасибо! Наслаждение просто - с вами общаться.
Отправлено: 29.10.13 02:28. Заголовок: Julia пишет: С боль..
Julia пишет:
цитата:
С большим удовольствием послушала монолог Светланы Николаевны Крючковой (Ларина там была лишняя)
Спасибо, Юля! Светлана Николаевна - совершенно чудный, чрезвычайно интересный и душевный рассказчик (посчастливилось побывать на её творческом вечере). Ваша публикация - очень ценное дополнение для моего впечатления от встречи. Спасибо!
“Продюсеры говорят: “Джига, ты очень дорого стоишь”...
25 октября в театре, которым руководит Армен ДЖИГАРХАНЯН, состоялась премьера спектакля “Башня смерти”. О новых спектаклях, новых ролях в кино и о любви Армен Борисович рассказывает в интервью “Вечерней Москве”.
— Открываем новый сезон великой пьесой, она называется “Башня смерти”. Она о женщинах Елизавете и Марии, ставших волею судьбы королевами. На сцене все кипит — страсти, предательство, любовь, мои актеры хорошо “поколдовали” над ней. История о страдании, о величии.
— А где вас можно увидеть в кино в ближайшее время, какой фильм, какая роль?
— Недавно снялся в Ереване в новом полнометражном фильме, он называется “Домик в сердце”, я сыграл там смешного дедушку. Премьеру обещали после Нового года на канале Россия. Это пока все из новых ролей. В кино сейчас снимаюсь мало, во-первых, постарел, во-вторых, продюсеры говорят: “Джига, ты очень дорого стоишь”...
— Может, это говорят непрофессиональные и незнающие цену настоящим звездам продюсеры?
— Я думаю, дело в том, что сегодня Россия в вопросе кино и культуры нищая страна, поэтому мы катимся к дешевым сериалам. Проще состряпать какую-нибудь развлекательную передачу, выйти спеть, поплясать. Вот смотрю иногда телевидение и думаю, на что рассчитаны эти передачи, на кого? Согласен, что мы сегодня небогатая нация, но мы же не совсем тупые, чтобы смотреть эти убогие зрелища. К сожалению, это грустно. Боюсь выносить такой страшный приговор, но то, что я вижу вокруг себя — смотрю телевизор, слушаю радио, читаю новости в интернете — все не радует. Молодежь мало читает. У нас даже есть спектакль, в котором мы читаем со сцены высокую поэзию великих авторов, надеемся хоть как-то заинтересовать молодого зрителя настоящим искусством.
— Вы написали книгу воспоминаний “Я одинокий клоун”. Прожили интереснейшую жизнь, работали и дружили с самыми разными людьми, которые стали идолами эпохи — Высоцкий, Гурченко. Есть желание написать вторую?
— Нет, это не мое. Книга была написана благодаря моему другу Дубровскому, его сегодня с нами нет, к сожалению. Мне писательская роль не пришлась по душе, больше нравится выйти на сцену и рассказать о жизни, о своих друзьях, о коллегах. Кто хочет послушать о той эпохе, тот придет на актера Джигарханяна. Моя участь — актерство, а не писательство.
— Сегодня очень многие хотят стать актерами. Театральные училища переполнены, в театр очень мало кого берут, работой на телевидении и на студиях тоже невозможно всех обеспечить. Напрашивается вопрос: зачем нам такое количество актеров?
— На этот вопрос вам никто не ответит. Одни хотят заблуждаться по поводу себя в искусстве и хотят потратить на это заблуждение всю свою жизнь. Ну и пусть потратят. Другие думают, что там легко заработать денег. Мечтают о том, что ждет слава, успех, пусть так думают. Это не наше с вами собачье дело. Когда я собирался поступать в театральное училище, все отговаривали, а мама мне сказала: “Слушай себя”. Сразу я не поступил, пробовал еще, и все получилось. Если человек хочет быть актером, его нельзя отговаривать, только пройдя этот тяжкий путь познания, человек узнает что-то про жизнь. Тут шишку набьет, там руку обожжет, зато что-то поймет в жизни. Если молодые хотят идти в актеры, пусть идут, но скажу честно, — среди актеров много случайных людей.
— Те, кто занимается своим призванием, рано или поздно добиваются успеха. А есть совет от Джигарханяна, чтобы наверняка?
— Вот сегодня придумали такое модное слово — инновация. Я не стесняюсь признаться, что не знаю значения этого слова и чего мы добиваемся с помощью этого слова, тоже не знаю. Скажу очень просто: надо любить жизнь, любить друзей, любить людей, любить свою работу и помнить, что мы все смертные. Уже много лет мне говорят, что нужен покой, но я прихожу на репетицию, потому что люблю свой театр, и мне сразу становится лучше, я без него не могу никак. Сцена заряжает. Так и дело, которым ты занимаешься, оно должно заряжать. Если этот обмен есть, рано или поздно придет успех.
— Армен Борисович, простите меня за прямоту, но какие-то слишком простые советы — любить людей. Это как относится к успеху?
— А это трудно. Вы думаете, что это легко, а вы попробуйте, у вас не получится. Мы ведь все друг друга не любим. Любить людей — это значит, что вы будете больше давать, чем брать, а на это не каждый способен. Я немного жизнь знаю, совсем чуть-чуть. Скажу, что давать трудно, потому что это еще и ответственность. А сейчас мало кто хочет брать на себя ответственность. Страшно, потому что люди любят, когда за них решают их мудрые правители. А если нет этих мудрых правителей, что тогда?
— И последний очень важный вопрос. Вы много лет живете со своей любимой супругой Татьяной. Все вокруг говорят, что тема долгих браков себя исчерпала, а Армен Джигарханян на своем примере доказывает обратное. В чем секрет супружеского долголетия?
— Опять трудный вопрос, и опять у меня на него нет ответа. Вот я, например, очень люблю врачей. У меня есть свои постоянные врачи, они за мной смотрят, подсказывают мне, как себя вести, чтобы хорошо чувствовать, знают, какой выписать мне рецепт. Я по многу лет знаком с этими людьми, привязываюсь к ним, привыкаю к ним, как можно с ними расстаться? То же самое супруги. Как можно разорвать привязанность, которая длится долгие годы? Вот так вот просто взять и расстаться с человеком, когда его любишь. Но если нет любви, ничего не поможет. Видите, вернулись к разговору о любви. Без нее никак...
- ...про вдохновение очень любят все говорить, и никто не говорит про мастерство. Уже давно интересно увидеть... ну, Мастера. Мне не надо "вдохновение", надо вкалывать, чтобы оно пришло. Оно же само не ходит на ногах, оно же как-то так... Прилетает.
- ...я к деньгам отношусь... Как Миронов в "Берегись автомобиля": "Деньги, товарищи, пока еще никто не отменял". Но относиться к ним нужно соответственно. Это мерзость. - Оп-па! - И относиться к этому нужно, как к гадости. Которая приходит в наш мир и ломает людей, ломает человеческие отношения. А что, нет?
- Публичная профессия не означает публичной жизни. Да не пытаюсь я скрываться! "Меньшиков тайно женился!" Тайно от кого? От газеты "Комсомольская правда"? Ну, от нее, может быть, и тайно, конечно, да. Но все мои родственники, все друзья были в курсе.
- Скажи, кто выносит мусор по вечерам из квартиры по вечерам, ты или супруга? Скажи - так мы узнаем, кто в доме хозяин. Меньшиков: - Мусор выносит домработница. - Так я и знал!
Отправлено: 10.11.13 01:05. Заголовок: Екатерина (Chita) пи..
Екатерина (Chita) пишет:
цитата:
ТВЦ. Временно доступен. Олег Меньшиков
Екатерина, спасибо за передачу, послушала сегодня с удовольствием! Загадочный человек этот Олег Евгеньевич , вроде и рассказывает все откровенно, а все равно многое оставляет в тайне.
Екатерина, спасибо за передачу, послушала сегодня с удовольствием! Загадочный человек этот Олег Евгеньевич , вроде и рассказывает все откровенно, а все равно многое оставляет в тайне.
И правильно делает. А то некоторые говорят мнооого, но лучше молчали...
Спасибо за Крючкову! Распечатала, но все никак не доберусь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: С детства мы помним эту музыку, этот фильм Бернара Бордери «Три мушкетера» 1961 года, который, когда даже еще кассу не считали, собрал в Советском Союзе огромную кассу. Сергей Жигунов, продюсер и режиссер фильма «Три мушкетера», который выходит буквально на этой неделе на наши экраны. Ты помнишь этот фильм?
С. ЖИГУНОВ: Конечно, я помню этот фильм. И музыку помню. Чудесная музыка. У нас есть тема, похожая на нее.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы ее еще услышим. Твоя экранизация, если это можно назвать экранизацией, из того, что у меня есть, 18-я. У меня есть 17 экранизаций больших, включая французские сериалы, бразильские. Она 18-я. С чем ты хотел бороться, прежде чем ты приступил к этому замыслу?
С. ЖИГУНОВ: Со сном. С отсутствием денег, для того чтобы делать эту картину. И с ощущением окружающих, что нам никогда не переплюнуть фильм Хилькевича.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Именно Хилькевича.
С. ЖИГУНОВ: Основная масса тех, кого я уговаривал это делать, с удивлением на меня смотрели и говорили: «А зачем? У нас же уже есть».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему ты решился? Это детское воспоминание. У каждого свои «Три мушкетера».
С. ЖИГУНОВ: Это очень хорошая история. Чудная платформа, дающая возможность поговорить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: О?
С. ЖИГУНОВ: О непростых вещах через очень простую форму. Поговорить о том, что такое молодость.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это только седые люди могут делать.
С. ЖИГУНОВ: Я уже седой человек.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я поэтому и говорю.
С. ЖИГУНОВ: Что такое молодость, что такое дружба, как делать карьеру, что за это придется отдать.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Цена.
С. ЖИГУНОВ: Поговорить о том, что за всё надо платить в этой жизни.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Когда ты был маленьким мальчиком, ты кем из них себя воображал?
С. ЖИГУНОВ: Что за вопрос ты сейчас задаешь?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мне интересно. Я могу ответить за себя. Сначала был Атосом в классе 5-м.
С. ЖИГУНОВ: Ты не так развивался, как все нормальные люди.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Классе в 10-м я стал Арамисом. А сейчас я склоняюсь к Рошфору.
С. ЖИГУНОВ: Поэтому ты сидишь в этой темной комнате всю свою жизнь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
С. ЖИГУНОВ: Когда все нормальные люди в поле выращивают огурцы…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. д'Артаньяны. Подождем, пока я стану Ришелье, когда я доживу до того, чтобы стать Ришелье. Это я про себя. А что про тебя?
С. ЖИГУНОВ: Я был тонкий, звонкий, я хотел быть д'Артаньяном. Я мог убить любого, кто бы сказал, что я им не могу быть. Особенно мне не нравились те, кто хотят быть д'Артаньянами. Это были все. Если бы я знал, что есть кто-то, кто хочет быть Атосом, ты был бы моим лучшим другом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так случилось. А как ты сейчас, сделав эту картину, смотришь на д'Артаньяна? Что такое д'Артаньян для тебя сейчас и в твоей картине тоже?
С. ЖИГУНОВ: Д'Артаньян – провинциальный парень, который хочет всё сразу и многое для этого имеет. В нем существует жизненная сила, как в людях из провинции. Всегда есть этот приехавший из провинции в столицу, где все уже заснули, подгнили, завяли, достигли, уже ничего не хотят, расслабились. Это уже дети тех, которые тоже приехали. А дети никогда ничего не хотят, потому что родители отхотели за них всё. Конечно, с ними легко и как нож в масло. И будучи при этом недостаточно образованным, недостаточно понимающим даже, что такое жизнь в ее более сложных проявлениях. В скоплениях большого количества людей жизнь выглядит иначе, чем в чистом поле. И человек приехавший, быстро-быстро набирающий, очень спортивный, ловкий, несомненно одаренный, с живым умом. Или просто везучий.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Везунчик. Меня в свое время реально интересовал этот роман Дюма, я прочитал массу исследований, касающихся этого романа. Там очень многие исследователи французы считают, что Дюма просто взял полноценного человека, настоящего, себя – и разложил на 4 плоских характера. Атос – это благородство, Портос – это сила, Арамис – это хитрость, д'Артаньян – это везение. А если их сложить, это один человек. Это не так?
С. ЖИГУНОВ: Я думаю, это слишком много для одного человека. Арамис – это изящество все-таки. Арамис не хитрый, Арамис изящный должен быть. Нет, это не так, это другое. Это все-таки столкновение города и деревни.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ничего. Т.е. это фильм в том числе о столкновении города и деревни.
С. ЖИГУНОВ: Конечно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так что, д'Артаньян негодяй, без чувства справедливости, бессовестный, карьерист?..
С. ЖИГУНОВ: Нет. Он нищий.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но они все тоже не богачи.
С. ЖИГУНОВ: Они не богачи. Но обрати внимание, мы знаем по фамилиям всех: Жюссака, Бернажу, все гвардейцы кардинала, которые мелькают в эпизодах, у них есть имена. У этих троих имен нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это прозвища.
С. ЖИГУНОВ: Почему?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Они скрывают свое происхождение.
С. ЖИГУНОВ: Они что-то скрывают. Я думаю, что в первую очередь происхождение. Эти люди не должны служить солдатами в армии.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А мушкетеры – это всё равно солдаты. Хоть и гвардейцы, но солдаты.
С. ЖИГУНОВ: Их было сто человек всего мушкетеров. Гвардейцев кардинала было 50. Ощущение, что это была целая армия, Второй Белорусский фронт. Нет, это было сто человек. И нельзя было стать 101-м, потому что кто-то должен был или уйти, или погибнуть. Я сделал это в картине, когда д'Артаньяна приняли, по просьбе королевы он стал 101-м, и там скандал по этому поводу, и все это обсуждают: не может быть 101-го мушкетера. Сто! Это очень мало. Это как футболисты. Это как гладиаторы, если хочешь. Потому что они всё время дерутся, и это очень нравится и одному, и другому владельцу команды. Футбол такой немножко. Вышли, набили морды – есть о чем поговорить с утра.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот он бедный провинциал. Они столичные штучки, которые уже служат давно, с каким-то прошлым.
С. ЖИГУНОВ: А у него прошлого нет. У него только будущее. Это встречное движение. Это три человека с прошлым и один человек с будущим.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Интересно. Почему он сразу становится командиром? Не лейтенантом, а командиром.
С. ЖИГУНОВ: Это очень литературный подход к ситуации. На площадке этого сделать невозможно. Играя ногами, говоря ртом, этого сделать нельзя. Они к нему отнеслись так, что они его стали поддерживать. Я не верю, что такой молодой человек мог стать командиром людей, у которых есть прошлое. Они его старше.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не намного, но старше.
С. ЖИГУНОВ: Этого достаточно. 10 лет разницы – это большая разница. Это другое поколение. Они его приняли как сына или почти как сына, как младшего брата. Это очень важно. Поэтому я всегда очень переживал, когда возрастные артисты играли. Они все одного возраста. Эта структура рушится. И я не понимаю, что происходит дальше – почему они ему помогают?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Сейчас мы сразу сделаем такую загогулину к фильму. Вопрос связан с предыдущим. Почему ты выбрал именно этих актеров на эти роли? Только связывай это с тем, что ты сказал. Не самые знаменитые, не самые известные, не самые-самые.
С. ЖИГУНОВ: Они достаточно известно и достаточно знаменитые. Есть первая десятка. Это, во-первых, люди сильно старше для картины «Три мушкетера», они могут играть только совсем другие роли, это за 40 все наши самые известные артисты.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Поколение ушло – там разрыв образовался.
С. ЖИГУНОВ: Назови мне 30-летнюю звезду.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не знаю.
С. ЖИГУНОВ: У нас Безруков и то подбирается к 40. Хабенский, Пореченков, Машков, Миронов, прости меня, это полтинник уже. Это вот та дыра, которая была в прокате, в производстве в 90-е годы, в страшное безвременье, которая дает о себе знать сейчас. Вот эта волна, они и есть. Павлик Баршак - Арамис.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему он Арамис? Шо он не Атос?
С. ЖИГУНОВ: Он мне сказал, что хотел играть Атоса на премьере уже. Я очень удивился. Он очень изящный, во-первых. Во-вторых, всегда с Арамисом есть определенные проблемы: слишком изящный мужчина вызывает абсолютно другую реакцию. Павлик очень хорошо играет отрицательные роли. Есть такой сериал «Игра», который долго не выпускали на экраны, потому что Павлик играет человека, который объявил войну ФСБ и перестрелял человек 40 ФСБшников.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Из-за этого не выпускали.
С. ЖИГУНОВ: Там есть сцена, когда он из пулемета расстреливает в санатории свадьбу ФСБ, просто кладет. И с ним ничего не могут сделать, потому что никто не ожидал. Играл он этого маньяка удивительно достоверно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Уж кто-кто, но Арамис не маньяк.
С. ЖИГУНОВ: Дело не в этом. С отрицательным обаянием и с агрессией. Павлик красавец. Я слышу, что говорят женщины по поводу увиденного на экране, что он агрессивен и очень быстро выхватывает. Вообще, я сделал так, что Павлик в картине убил больше всех. Тихий Арамис, который в каждой драке незаметно зарезал одного-двух. Все остальные кому-то зубы выбили, еще что-то. А Павлик всё время кого-то заколол. При всем его изяществе у него всё время труп лежит у ног. Конечно, он такой опасный в этом смысле Арамис.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Изящный и опасный. Гадюка короче. Кусает насмерть.
С. ЖИГУНОВ: Он сразу убивает всех. Поэтому он очень хорош для этой роли. Юра Чурсин, который играет Атоса, играл у меня Лермонтова несколько лет назад.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Совсем трагическая фигура.
С. ЖИГУНОВ: Да. И играл так здорово… Потом за Юрой есть работы. Вообще, Юра вырастает в артиста, который при наличии материала в ближайшие годы займет первое место или попадет в первую тройку.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Запомним это имя – Юрий Чурсин.
С. ЖИГУНОВ: В нем есть всё. Он фантастически работоспособен и невероятно талантлив. Он превращается в другого человека. Это редкость.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Атос – это всегда ходульная добродетель, если исключить его прошлое. Но пьет.
С. ЖИГУНОВ: Простите, но как же можно исключить прошлое, если человек пьет, называется другим именем, а при этом вдруг он стал добродетелен? Ни фига он не добродетелен, он очень опасен. Он еще один опасный человек. Но он опасен по-другому. Есть некоторые сцены, не попавшие в кинофильм.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот об этом можно сказать, чтобы мы понимали, как ты видел Атоса.
С. ЖИГУНОВ: Атос перед дуэлью несколько раз достает шпагу и говорит «Да здравствует смерть». Когда Арамис говорит «Мы имеем честь атаковать вас», Портос говорит «Теперь не скучно, те то что с утра», д'Артаньян говорит «Да здравствует любовь», а Атос говорит «Да здравствует смерть».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. он опасен.
С. ЖИГУНОВ: Он человек, который не бережет себя совсем.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нечего терять.
С. ЖИГУНОВ: Он берсерк. Он даже дерется так. В картине он всё время кричит, в отличие от всех остальных. Павлик дерется очень изящно, а Атос очевидно в хорошем смысле теряет голову. Он не теряет чувство боя, дистанции, контроля, но его остановить невозможно. Он если начинает – Юрка очень здорово это делал, - он звереет, у него падает шторка, его остановить уже невозможно
А. ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. ты придумал такого Атоса и под него нашел Чурсина.
С. ЖИГУНОВ: Наверное, да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я упрощаю.
С. ЖИГУНОВ: Он наливается, он кричит. Раненый, не раненый – его нельзя остановить. Он мертвый будет ползти и кого-то догрызать. При этом, когда он останавливается, он молчит, он становится спокойным, благородным.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ходульным.
С. ЖИГУНОВ: Благодаря тому, что есть такие качества, ходульным быть перестает. Уже видно, что он может. Поэтому драки в картине появляются очень быстро. Он может кинуться на троих, на четверых – ему всё равно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я обратил на это внимание. Я посмотрел картину. Там, действительно, они вспыхивают в драке. Не долгое раскланивание, а сразу шпаги из ножен и понеслась.
С. ЖИГУНОВ: А лучше бутылкой по голове. Они ведут себя как положено вести человеку почти с улицы. Портос.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Макаров.
С. ЖИГУНОВ: Портос, наверное, человек не опасный. Слишком много опасных – это слишком. Но такой сильный и довольно простой, что тоже может ударить раньше остальных, не правильно поняв что-нибудь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но сила там не очень показана, сила, которая превышает остальных.
С. ЖИГУНОВ: Но мост-то он ломает.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, там сцена моста.
С. ЖИГУНОВ: Он просто выше на голову, он физически сильнее. Он не всё понимает, над ним всё время подтрунивает Арамис. Это пара. Это две пары. Всё равно не бывает дружбы, когда дружат четверо. Они дружат Атос - д'Артаньян и Арамис – Портос, хотя они все вместе друзья. И изящный, хорошо образованный Арамис, естественно, дружит с неизящным, простоватым, тянущимся активно к гламуру, как мы понимаем – шитье, одежда, - Портосу, который рассказывает, что герцогиня у него. Пара, когда один спит с герцогиней и говорит, что она белошвейка, второй спит с прокуроршей и говорит, что она герцогиня, это та самая пара. Там есть напряжение, они плюс и минус.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И очень коротко, почему ты нашел такого д'Артаньяна.
С. ЖИГУНОВ: Потому что мне повезло.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что такое повезло?
С. ЖИГУНОВ: Потому что зашел абсолютно наивный человек. Во-первых, мой кастинг-директор прислал фотографию. Чернявый мальчишка ослепительно улыбался, у него изо рта торчала соломинка, зажатая между зубов. Я говорю – давайте его сюда. Он пришел. Тонкий такой, в странный штанах, в какой-то майке. Долго меня слушал. Страшно заикался. Страшно просто. Я долго выяснял, как могло произойти, что он заканчивает Школу-студию МХАТ, как его взял Кирилл Серебренников. Он очень искренне отвечал на мои вопросы. К концу беседу вдруг в нем что-то вспыхнуло и он сказал: «Слушайте, а вы ведь артист, да?» А я позвал редактора студийного, чтобы она посидела и женским глазом оценила степень его привлекательности. Она просто ушла под стул. Нырнула - и оттуда стало доноситься какое-то кудахтанье. Он убил меня наповал. Он сказал, что он не любит фехтовать, не любит ездить на лошади, не очень понимает это всё. «А вы, да?» И я понял, что вот он, этот человек. Теперь у него нельзя отобрать шпагу, его нельзя отогнать от лошади, и он знает, что я артист.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Сергей Жигунов.
НОВОСТИ
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы продолжаем эфир. Несколько удивительных людей, я пока по мужским ролям иду. Это, конечно, кардинал, который был ненамного старше этих мушкетеров, ему, по-моему, 40 в этот момент должно быть или 35 вообще. Лановой 80-летний. Почему?
С. ЖИГУНОВ: Потому что я не хотел никаких подозрений на любовной линии, связанных с Ришелье.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почему?
С. ЖИГУНОВ: Потому что я хотел государственника.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Чистого такого, прозрачного.
С. ЖИГУНОВ: Нет, не прозрачного. Находящегося в таком возрасте, когда если человек живет в страстях, то это страсти другие. Потому что политика – это такая же отрава, как вино и любовь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, это он говорит Бекингему в карете, я помню.
С. ЖИГУНОВ: Да. Этой сцены нет у Дюма. Это такая же отрава. И я знаю людей, и ты знаешь людей, отравленных политикой. Мы знаем, какая это страсть. Но об этом никто никогда не говорит и никто никогда не думает. Я не хотел, чтобы были подозрения, что его мотивом является что-то еще. Нет. Его мотив – власть. И цель, которую он поставил. Он что-то строит, мы не понимаем что.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Король ему говорит – ваша Франция. Кстати, король – Филипп Янковский. Там, наверное, пришлось бороться с образом Олега Павловича Табакова.
С. ЖИГУНОВ: Нисколько не пришлось бороться с образом Олега Павловича Табакова.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я понимаю, что Филипп не повторяет его.
Отправлено: 10.11.13 02:42. Заголовок: С. ЖИГУНОВ: Во-первы..
С. ЖИГУНОВ: Во-первых, сцены, которые мы с Андреем Житковым написали для короля, были совершенно другие. Ты, как человек, который комментирует политические события, увидел, что то, что происходит в политической части, это очень похоже на правду.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
С. ЖИГУНОВ: Цинизм, жестокость, бесчеловечность, потеря человеческого начала как такового, присущая большой политике, есть в картине. И они играют про другое. Поэтому пересечений с Олегом Павловичем при всем желании не может быть никаких. Есть только один человеческий мотив – ревность. Причем эта ревность, не вызванная любовью, а ревность, вызванная либо оскорбленным самолюбием, либо скукой, от этого еще более отвратительная, чем всё остальное.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ревность, вызванная скукой, - давайте это запомним.
С. ЖИГУНОВ: Конечно, ему было что играть. И он сыграл абсолютно разложившегося династийно человека. Абсолютная власть из рода в род, от отца к сыну, во что она превращает человека? Это не люди уже. Вот они не люди.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Давай про девчонок.
С. ЖИГУНОВ: Давай.
А. ВЕНЕДИКТОВ: В фильме 10 серий. Три любовные пары: королева - Бекингем, д'Артаньян - Бонасье и Атос - Миледи. Жигунов, рассказываю вам всем жалуясь, в фильме разрушает эти пары, убивая по одному человеку в каждой паре: двух женщин и одного мужчину. В результате все несчастны.
С. ЖИГУНОВ: А что я-то? Дюма написал.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Причем зверски убивают.
С. ЖИГУНОВ: Убийство в любом случае зверство. Я в самом начале обещал, что будет Дюма. Дюма это написал.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И оставил всех несчастными.
С. ЖИГУНОВ: Конечно, надо было бы оставить в живых Констанцию.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Была у меня идея, что ты оставишь в живых Констанцию. Все намекали: будет неожиданная концовка фильма.
С. ЖИГУНОВ: Мне бы вырвали ноги просто.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Уши тебе бы оторвали.
С. ЖИГУНОВ: Уши ладно. Мне бы вырвали ноги. Счастливый д'Артаньян – никому это не нужно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но она могла уйти к кому-нибудь.
С. ЖИГУНОВ: Еще хуже. От такого, как д'Артаньян, уйти нельзя.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну ладно.
С. ЖИГУНОВ: Бывает. Но нельзя. Не в нашем фильме.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты просто всех сделал несчастными. И даже Атос несчастен. В романе Атос не несчастен, когда казнят Миледи, он со всеми. А здесь он не со всеми. Не буду раскрывать, но он несчастен.
С. ЖИГУНОВ: Я хотел ярче. Экранизация должна отличаться от книги. Я хотел ярче. Ты же не можешь обвинить меня в том, что персонажи стали не такими, как у Дюма?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, я не обвиняю в этом.
С. ЖИГУНОВ: Но они стали ярче, согласись. Эмоции стали ярче.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
С. ЖИГУНОВ: Ты сопереживаешь им больше, чем когда ты читаешь. Они все были немножко спокойнее.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я сидел в окружении барышень. Когда королева узнает о смерти Бекингема и начинает выть, как баба деревенская, вокруг меня раздалось сопереживание…
С. ЖИГУНОВ: Всхлипывание.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Почти всхлипывание.
С. ЖИГУНОВ: Плачут. На самом деле плачут. Фокус-группы плакали.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Серьезно?
С. ЖИГУНОВ: Конечно. Некоторые плачут так, что не совсем прилично. Камера же стоит в зале, снимает. Потом мы смотрели всё это. Женщины плачут.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А когда Миледи казнят?
С. ЖИГУНОВ: Тоже плачут. Плачут разные возрастные аудитории. Это интересно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Расскажи. Это же действительно интересно.
С. ЖИГУНОВ: Я сделал любовные пары разного возраста. И зрители, выбирая себе одну из пар, начинают за ней следить. Никто не плачет трижды. Плачут либо с д'Артаньян, либо плачут с Атосом, либо плачут с королевой и Бекингемом. Они выбирают себе сцену. И дальше у нас стоит возраст – и напротив возраста стоит сцена. И совершенно четкое соответствие. Кем ты был сейчас на экране? Когда ты садишься в зал, ты с кем-то.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А кем ты был на экране?
С. ЖИГУНОВ: Я был режиссером.
А. ВЕНЕДИКТОВ: На экране.
С. ЖИГУНОВ: Я был всем, потому что я делал историю. Это была прелестная работа, потому что я делал историю. Знаешь, как реагируют женщины, которым за 35?.. Королева выпускает из будуара Бекингема, который хватал ее за руки и клялся в любви, и следом заходит король, который говорит ей: «Вы слишком мало говорите мне о вашей любви». «Только этим и занята», - отвечает она ему, не моргнув глазом. Как реагируют женщины в зале?.. Эта реакция мне, как мужчине, очень не нравится.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мне тоже не нравится.
С. ЖИГУНОВ: Потому что они воспринимают это не как шутку. Не надо было мужикам это показывать. Это то, чего им о нас знать не надо.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот эти истории, мы не будем пересказывать, но в сериале возникают еще пары, которые есть в романе: Портос – госпожа Кокнар, Арамис – госпожа де Шеврез. Так что у тебя получилось в результате с романом? Ты просто перенес акценты в результате всего?
С. ЖИГУНОВ: Я довел линии до логического завершения. Я ничего не бросил.
А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть?
С. ЖИГУНОВ: Дюма оставил королеву где-то в первой четверти книги. Мы не видим короля больше никогда. Мы где-то за кадром знаем, что погиб Бекингем. А вообще, вся эта история произошла из-за того, что королева, влюбившись в Бекингема, подарила ему подвески, и всё это закрутилось. Потому что дальше всё разделилось на тех, кто пытался помочь королеве и Бекингему, кто был за любовь, и на тех, кто был против любви.
А. ВЕНЕДИКТОВ: За порядок.
С. ЖИГУНОВ: Нет, это было против любви, дело не в порядке. Любовь королевы к Бекингему – это личное дело каждого. Она не разрушала государственного строя таким образом. Это просто пытались использовать для каких-то внешнеполитических целей. Там действительно были проблемы. Королева, очевидно, интриговала против Франции… Но дело не этом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Королева – это Маша Миронова. Ты доволен?
С. ЖИГУНОВ: Очень.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Опять все будут сравнивать с Фрейндлих.
С. ЖИГУНОВ: Ради бога. Маша потрясающая артистка, удивительно тонкая. Что-то в ней такое происходит, какие-то такие нюансы. Она, Филипп и Костя Лавроненко, который играет Бекингема такую сыграли тройку блестяще, на замечательном уровне.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Причем ты не сводишь короля и Бекингема, ты не сделал им встречу.
С. ЖИГУНОВ: Это слишком.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Он посол, министр двора, могли и встретиться.
С. ЖИГУНОВ: Нет. Он не посол, он был фактически первый министр. Он не мог послом приехать.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Кардинал-то встретился с ним в карете.
С. ЖИГУНОВ: Это были сепаратные переговоры. Лановой второй раз в своей жизни играл сепаратные переговоры.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Очень интересная сцена. Сколько она длится? Минуту 30, минуту 20.
С. ЖИГУНОВ: Про политику.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И про политику, и про любовь. Кардинал ему говорит: «Так политики не поступают».
С. ЖИГУНОВ: «Так политики не делают». Это, конечно, столкновение двух крупнейших фигур. Нет этого в книге, но страшно интересно было посмотреть, как бы они поговорили. И Костя Лавроненко, как и Лановой, колоссальная личность. Он сам по себе такая глыба, стоящая отдельно. Это очень видно на экране. Он может быть премьер-министром, играть по крайней мере его. И Лановой может Ришелье играть, потому что за плечами карьера, возраст, роли, слава. А у Кости что-то совсем другое, какая-то заграничность, которой нет в наших артистах, и тоже определенные страдания, потому что Костя очень страдает от отсутствия материала. То, что он должен играть, ему наш кинематограф предложить не может. А в иностранном он не очень хочет, он не любит это всё, хотя его сильно зовут. И у него тоже не всё спокойно. Поэтому они, конечно, хороши парой.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Возвращаясь к линиям любовным, семейным. Я так понимаю, что в сериале эта тема будет развита больше, сильнее. Почему?
С. ЖИГУНОВ: Сериал – это вообще другой жанр. Я очень люблю сериалы. Кино, то кино, которое сейчас в нашей стране существует, это кино для молодежи. Тот фильм, который мы сделали, это абсолютно молодежная картина.
А. ВЕНЕДИКТОВ: 18-24 ты говорил?
С. ЖИГУНОВ: 14-24. Это молодежная картина, быстрая, ловкая, летящая, иногда не вдающаяся в детали, потому что они им не нужны, они живут другой жизнь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Клип такой.
С. ЖИГУНОВ: Нет, это не клип. Клип – это бессмысленное мелькание картинок. Здесь нет бессмысленного мелькания, здесь всё осмысленно, просто очень быстро. Люди, которые в смс не ставят запятых и не делают заглавную букву, они хватают суть. Им нюансы иногда не нужны. Они по-другому видят. Они снимают эмоциональный слепок с общего. Мы лезем в детали, а их устраивает быстрое движение. Поэтому мы сделали фильм для них. Сериал совсем другой. Если картину монтировали иностранные монтажеры, которые как раз очень хорошо владеют этой гранью между клипом и медленным отечественным кино, то сериал делала Рита Смирнова, которая делала «Ликвидацию», «Бригаду», «Жизнь и судьба». И они не видели, что каждый делал. Я ходил между монтажными и иногда говорил: давайте отсюда возьмем, туда переставим. И им просто переносили, если я понимал, что надо, чтобы они взглянули. Это два разных произведения. Они разные по смыслу. Они даже о разном.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я хочу перейти к дракам. Я читал и твои интервью, и смотрел. Человек, который ставил драки… Там 17 драк, это в фильме, не в сериале, 17 быстротекущих, но очень изящных драк.
С. ЖИГУНОВ: Мишель Карльез.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Кто это?
С. ЖИГУНОВ: Мишель Карльез, сын… Я не знаю, как зовут папу.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Карльез, наверное.
С. ЖИГУНОВ: Несомненно, Карльез, просто как его имя. Папа еще жив, и Мишель сейчас приехал, передавал нам всем привет от папы. Папа сделал все фильмы с Жаном Маре. На папе мы росли. Всё, что мы рассказываем, это папа Мишеля. Честно говоря, когда я начинал переговоры, у меня было ощущение, что я веду переговоры с папой. Я был очень удивлен, когда приехал не такой возрастной человек, как я ожидал. Потом оказалось, что Мишель давно принял эстафетную палочку, и всё, что смотрят наши дети, это всё сделал уже Мишель. Папа сделал всё с Жаном Маре, всё с Делоном, «Черный тюльпан» и прочее – это всё папа. Мишель делал «Фанфан-тюльпан» Бессона, Мишель делал «К бою», «Ватель», «Сирано», т.е. французское кино последние лет 15-20 – это всё Мишель. Мишель династийный грандиозный постановщик фехтовальных трюков, который не очень любит, когда это так называется. Он говорит, что это хореография, он всё время это подчеркивает. И когда ты смотришь, что получилось, сказать, что Мишель неправ, нельзя. Надо только правильно музыку подобрать.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это точно. А как ребята учились этому?
С. ЖИГУНОВ: Он приехал с двумя ассистентами.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Потому что ты говорил, что д'Артаньян лыка не вяжет… В фехтовании я имею в виду.
С. ЖИГУНОВ: Он, бедный, посмотрел на это, ему стало плохо. Он взялся за голову. Дальше он привез двух ассистентов и с утра до вечера на «Мосфильме» в тренировочном зале. Плюс на территории России работала каскадерская группа, которой нет, фехтовальщиков уже нет. Я возил Мишеля в институт физкультуры, ему показывали чуть ли не чемпионов Европы, собрали всех. Он в ужасе посмотрел на это всё. Я говорю: «Ну чем тебя эти не устраивают? Это лучшие шпаги, они ваших бьют через две дорожки». Он говорит: «Они не эмоциональные, это невозможно. Собери мне артистов». И Игорь Новоселов, который делал конные трюки, с которого я просто содрал шкуру уже, откуда-то из Ярославля привез мне каких-то ребят, которые были актеры, не спортсмены. И вот он их тренировал тоже. Он готовил одновременно каскадерскую группу, дублеров готовил сразу каждому из них и тренировал мальчишек. Дальше эти тренировки не прекратились ни на одну секунду. Каждый день Мишель стоял в такой желтой куртке и здоровых ботинках, а он хромой чуть-чуть, красивый хромой парень – по-моему, сильно пострадали женщины в съемочной группе…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это твои трудности.
С. ЖИГУНОВ: Это их трудности. Я только рад. Он стоял надо мной всё время. И как только говорили «стоп, снято», он тут же поворачивался и говорил: «Этот артист сейчас свободен?» Я говорил: «Да». Тут же его хватали Вильям с Бастином за шкирку, оттаскивали за дуб куда-то и начинали его, как тузика, гонять. Потому что, действительно, огромное количество боев, и они не короткие, они все двухминутные. Это колоссальная физическая нагрузка. Они все абсолютно разные. У нас в картине нет этого боя, но в сериале есть, там, по-моему, человек 60 дерется, в конце есть такая грандиозная сцена, с конницей даже. Месяцев пять в результате он не уходил со съемочной площадки.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Он пахал.
С. ЖИГУНОВ: Он пахал так, что вы себе представить не можете. И они пахали вместе с ним. Макаров пытался какое-то время… Он такой, Макаров.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Он такой Портос.
С. ЖИГУНОВ: Вообще, характер у Макарова. Он парень хороший, но у него репутация человека с характером. Лешка какое-то время пытался не то что отлынивать… Мишель, как сталь, как струна, напряженный, с острым глазом, сказал мне в какой-то момент: «Есть два артиста, которых я так люблю». – «Кто они?» - «Макаров и Депардье». Депардье еще не был русским тогда. Теперь их собрали в одной стране. Мишель по этому поводу очень радовался. Оба, говорит, любят фехтование примерно одинаково. Лучшее наказание было, если что-то они делали не так, не знали текст или еще что-то…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Обычно приседания.
С. ЖИГУНОВ: Давайте дублера пустим? Леш, посиди, не надо. И дальше не то что отобрали любимое… Это трагедия такая.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Т.е. выпустить дублера – это трагедия. Т.е. лишиться крупного плана.
С. ЖИГУНОВ: Нет, крупный план снимут всё равно. Когда я понял, что у меня это есть, я пользовался этим совершенно бессовестно. «На лошадях сейчас? Дублеров». – «Как дублеров?» И дальше они ходили и думали, что же они сделали не так.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Где провинились.
С. ЖИГУНОВ: Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Скажи мне про девушку, у которой очень сложная, длинная фамилия. Мы всегда ошибаемся в ударении – ВилкОва или ВИлкова.
С. ЖИГУНОВ: Еще Агата Муцениеце есть у нас.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не надо таких слов говорить в эфире
С. ЖИГУНОВ: По-моему, ВИлкова. И пусть она не выпендривается.
А. ВЕНЕДИКТОВ: По-моему, она переиграла Миронову, если можно так сказать, что они переиграли кого-то. Она ярче.
С. ЖИГУНОВ: Послушайте, у нее материал богаче. Миронова играет королеву, а Вилкова играет уголовницу, которая выдает себя за даму света. Материал настолько благодатнее, что я отказываюсь их сравнивать. Она грандиозна. Катя Вилкова, она вообще инопланетянка. Что это за лицо и что это за глаза, я понять не могу. Мы с оператором несколько месяцев… Понятно, что Катю все знали до этого, и она снималась у меня «Однажды в Ростове», финку играла, причем очень легко, потому что светлые волосы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Узкие скулы.
С. ЖИГУНОВ: Наоборот, у нее довольно широкое лицо.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Серьезно?
С. ЖИГУНОВ: Она превращается во что угодно. В это нельзя поверить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Давайте запомним Екатерину Вилкову.
С. ЖИГУНОВ: А что ее запоминать? Она очень популярная актриса среди молодежи, она много играет в прокатных картинах, «Черная молния» и всё остальное. Кати много и очень убедительно. В ней что-то такое есть… У меня ощущение, что она женщина, которая реально может сводить мужчин с ума.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Миледи – ходульный черный персонаж. В романе в ней ничего хорошего. В начале фильма, где она всё время говорит «Сдохнешь. Ты сдохнешь». Ничего хорошего нет. Чего тут играть? Играет ведьму, стерву – и пусть играет.
С. ЖИГУНОВ: Поэтому я добавил ей.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Красок.
С. ЖИГУНОВ: Не то что красок. Я добавил ей возможности быть еще другой. Дело в том, что мы видим в картине, как ее знакомят с Атосом, видим, что был человек, который толкнул ее под копыта этой лошади, что она не сама. Она из банды, она уголовница. Я сделал так, что он ее не просто встретил…
А. ВЕНЕДИКТОВ: В сериале будет подробнее.
С. ЖИГУНОВ: Будет чуть шире, да. Их познакомили. И мы понимаем, что она в силу каких-то обстоятельств, в которые я не вдаюсь, мне не интересно, но мы отчетливо видим этого человека несколько раз, и это он там с ней на сеновале. Я очень хотел сделать так, что Атос, когда идет, он просто слышит, что она кричит, возможно, от удовольствия, а мы как зрители видим, что ее насилуют. Но он этого не понимает. И вот эта степень ее виновности и невиновности по отношению к Атосу дает им возможность находиться в очень странных взаимоотношениях дальше. Потому что когда они оба оказываются живыми и встречаются, вот это нечто произошедшее, что-то вроде уголовной непонятки, поскольку она в этом ряду существует… Да, она выдавала себя за другую. Атос, положительный герой, самый благородный в картине, благороднее короля по нашим ощущениям, убил женщину за то, что у нее было клеймо воровки, не проститутки, а воровки, а она его обманула… И какая же это была любовь? Что же это была за любовь, когда мужчина убил женщину?..
А. ВЕНЕДИКТОВ: Женщину и жену, кстати.
С. ЖИГУНОВ: Потому что она не сказала ему, что она была воровкой. С точки зрения современного человека, какая ему разница, кем она была, если он ее любит? Но другое дело, если он застал ее с другим, причем бурно. И состояние аффекта, в которое, мы знаем, Атос впадает у нас в драках, оправдывает его. И потом это его давит. Я сделал эту штуку, чтобы, во-первых, спасти репутацию Атоса, во-вторых, клеймо просто добавило к этому всему - благородство Атоса было оскорблено еще этим. Он знал, что из народа берет девушку, он думал, она герцогиня, что ли? Он же ее взял с улицы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, туповат, это правда.
С. ЖИГУНОВ: Дело не в этом. Мы всё это выровняли. Конечно, Миледи, которая рвется, мы понимаем, она пытается через брак с лордом Винтером, которого она отравила, через брак с Атосом, видимо, пытается найти билет в социальный лифт.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Помнишь, когда она подслушивает кардинала, говорит: «Со мной так нельзя». Построила социальный лифт. Попала к ним в ту же банду. Из банды в банду.
С. ЖИГУНОВ: Она рвется туда, куда ее не возьмут. Но она девушка из народа, она этого не знает. Ей кажется, что возьмут. Единственный момент, когда ее могли взять, это был тихий Атос, живший в провинции и любивший ее. А она думала, что можно дальше. Но она не виновата, так получилось. При этом почему же надо отрицать возможность, что, выйдя замуж за любящего ее искреннего, молодого, красивого, благородного человека, который женился на простой девушке, нарушив определенные правила, почему надо отрицать возможность, что она может ответить ему взаимностью? Она должна любить того конюха, который был с ней до этого? Почему?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот на вопросы «почему» будете отвечать уже вы, зрители, когда посмотрите фильм Сергея Жигунова «Три мушкетера». Спасибо большое, Сергей.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 3
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Загадочный человек этот Олег Евгеньевич 
, вроде и рассказывает все откровенно, а все равно многое оставляет в тайне. 
Но надо же уметь так артистично уходить от вопросов. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума