Отправлено: 18.10.13 15:54. Заголовок: Интервью с деятелями кино и театра (продолжение)

Читаем, обсуждаем...

Начало - здесь:

http://www.concord.myqip.ru/?1-4-0-00000002-000-0-0-1410556433

 Отправлено: 13.09.14 00:46. Заголовок: Жень, ты меня тоже и..

Жень, ты меня тоже извини, но никакой твоей любви к Родине я не вижу. Любовь к русской культуре и искусству - еще не есть любовь к Родине. Вообще, когда кого-то или что-то любишь, обычно не собираешь об этом объекте своей любви одну лишь негативную информацию. Вспомни, как во время твоей глубокой симпатии к Домогарову, ты бурно реагировала на любую негативную информацию о нем, от кого бы она ни исходила. Если пресса - то обязательно желтая, если человек - значит, он обязательно заблуждается. Оказалось в итоге, что относительно данного субъекта не заблуждалась ни пресса, ни люди, но это просто к слову. Главное - ты не хотела слышать о нем что-то плохое. И это понятно. Вот и те, кто любит Россию по-настоящему, не упиваются восторгами - ах, как там все плохо и будет еще хуже. Я понимаю, как ты ослеплена демократическими принципами твоей новой родины, но за ее пределами они заканчиваются. В твоей стране прекрасно жить, там очень здорово путешествовать, там шикарные университеты, но в мире от нее исходит огромное ЗЛО. Где проливается какая-то кровь, Америка там замешана практически всегда.

Страной-изгоем Россия не станет, все же в мире больше здравого смысла и я верю, что он победит. Невзирая на все усилия Вашингтона. А экономические санкции в конечном итоге пойдут на пользу российской экономике, хотя поначалу будет и трудно. И не добавят симпатии к Америке в мире, ибо Европа уже очень много потеряла из-за своих санкций и потеряет еще, пока не прозреет, что лучше идти своим путем, не плясать под американскую дудку. Ты можешь утверждать, что у меня промыты мозги российской пропагандой, я могу утвержать то же самое относительно тебя - американской пропагандой, какая разница. Каждый видит, что он хочет. В отличие от тебя я вижу в современной России не только негатив.

Если ты так ратуешь за смену власти, то сама по себе она ничего не дает. Новая власть всегда начинает с собственного обогащения, ей не до проблем страны и народа. Вот Казахстаном Назарбаев правит сто лет и живут люди при нем совсем неплохо. Потрясающая новая столица, постороенная в пустыне по мировым стандартам, рай для инвесторов, практически искоренена преступность. Даже белорусы при своем Батьке живут не так уж плохо, в конечном итоге. Они оба себя, своих друзей и родственников уже обеспечили на много поколений вперед, могут подумать и о стране.
Вон у вас президенты меняются, и что, внешняя политика стала лучше? Как бы не так - все то же самое бряцание оружием. Белый президент или черный - никакой разницы, та же агрессия и подстрекательство к войне. Россия всегда была и есть бельмо в глазу, ибо она единственная во всем мере смеет не прогибаться под Америку и противостоять ее стремлению в мировому господству.

Мне уже надоело повторять, что я не поклонница внутренней политики России. Но Путин способен не дать Америке развязать войну - и за одно это я сейчас на его стороне. Я тебя я прошу только как модератора быть честным и объективным - не разрешать себе применения двойных стандартов. Если мы не говорим о политике, значит, не говорим. ВСЕ. Чтобы не было так - "что позволено Цезарю. ." На домогаровском форуме твое модераторство я очень поддерживала, ты была мудрым, честным, терпеливым и справедливым модератором. Очень хочется, чтобы и на этом форуме было так же. По иронии судьбы наш форум назван "согласием". Но никакого согласия не наблюдается, к сожалению...

 Отправлено: 13.09.14 02:33. Заголовок: Лена, я не буду отве..

Лена, я не буду отвечать на твои обвинения, хотя я считаю их демагогическими и у меня есть ответ на каждый пункт. Но мне просто жаль тратить на это время. Что касается ФБ, можешь спокойно меня "отфрендить" или "отфолловить" (так теперь тоже говорят), если тебе так не нравится то, что я считаю нужным размещать на своей странице. Я не обижусь.

Что же касается форума, если мы хотим его сохранить (а мне кажется, что и ты хочешь), то действительно лучше, чтобы он оставался "Politikfrei". Хотя для меня Владимир Мирзоев, конечно, замечательный режиссер и неравнодушный гражданин, и я разделяю его точку зрения.

Засим данное обсуждение закрывается. Тем более что в этой теме это оффтоп, не имеющий отношения ни к теме вообще, ни даже к интервью Мирзоева. [взломанный сайт]

 Отправлено: 13.09.14 22:29. Заголовок: Очень понравилось не..

Очень понравилось недавнее интервью с Вениамином Смеховым:

Смехов: В знак протеста, провожая в школьную дорогу моих внуков, мы дома у Алики Смеховой отметили это украинским борщом

Российский актер, режиссер и писатель Вениамин Смехов в эксклюзивном интервью изданию "ГОРДОН" рассказал о том, что он думает о войне России с Украиной, почему перестал доверять СМИ и за что был сердит на него Владимир Высоцкий.

Татьяна Орел

Четыре года назад Вениамин Смехов отказался от звания Народного артиста РФ, предложенного ему к 70-летнему юбилею. Об этом он вообще-то говорить не любит, но однажды свой поступок объяснил так: "Мне нравится, что Пушкин не был членом Союза писателей, и Высоцкий тоже не был награжден, между прочим. Но это дело персональное, никого не будем обвинять. Кому нравятся цацки, а кому – просто собственное имя".

Собственное имя Вениамина Смехова ассоциируется с честью и достоинством, присущим также одному из главных его экранных героев – Атосу из поистине народного фильма «Д’Артаньян и три мушкетера». Он называет себя актером, режиссером, писателем и путешественником. После расставания с театром на Таганке, где сыграны десятки ролей, в том числе и в постановке "Мастер и Маргарита", благодаря которой зрители нарекли его "первым Воландом России", часто гастролирует со спектаклями и творческими вечерами, ведёт программы на телевидении, пишет прозу, стихи, мемуары. И смотрит на жизнь через призму грустной иронии – как человек, которому все понятно в этом несовершенном мире. Потому и старается "подправить" его своим творчеством

– Вениамин Борисович, тема отношений России и Украины сегодня настолько болезненна, что ее многие обходят стороной – чтобы не ссориться с друзьями или же из соображений безопасности. Вы не возражаете, если мы с Вами сегодня будем говорить именно об этом?

– Во-первых, я не политик, моя профессия – актер. Как говорит мой герой в спектакле «Мастер и Маргарита», «каждое ведомство должно заниматься своими делами». Во-вторых, в последнее время я перестал доверять СМИ. Часто наши средства массовой информации уверенно-беззастенчивы в своих вопросах: "А верите ли вы в Бога?", "А вы патриот, вы поддерживаете то, что происходит в Кремле?", "А как у вас с женой?" В подобных случаях мне хочется ответить так: как частное лицо я не обязан исповедоваться, пусть даже и очень уважаемым журналистам.

– Понятно. Значит, будем говорить об общечеловеческих ценностях. Правда, отношения России и Украины лежат в плоскости и этой темы тоже… Вы дружили с Владимиром Высоцким. Как он бы реагировал на сегодняшние события?

– Думаю, он поступал бы по чести, как всегда. Но я не могу говорить за него. Владимиру Семеновичу, наверное, радостно было бы прочитать строки прекрасного поэта Сергея Гандлевского: "Драли глотку за свободу слова, будто есть чего сказать, но сонета 66-го не перекричать". Я сейчас окунулся в 66-й сонет Шекспира, который созвучен нашим сегодняшним тревогам, – и за Россию, и за Израиль, и за Украину тем более. Кстати, четыре года назад в Донецке я выступал в том же зале, что и Володя когда-то. Мне говорили, он был сердит на меня за то, что я не поехал с ним в Донецк, который он полюбил, но я тогда не мог, у меня были съемки. Так вот, оказавшись в Донецке, я начал с этого свое выступление и спросил: "Кто помнит тот концерт Владимира Высоцкого?" Меня прошибла слеза, когда взлетели руки немолодых уже людей. И я со сцены прочел стихи Высоцкого, написанные им когда-то для шахтеров:

Сидели, пили вразнобой мадеру, старку, зверобой,
И вдруг нас всех зовут в забой – до одного!
У нас стахановец, гагановец, загладовец, и надо ведь,
Чтоб завалило именно его…

– "Вот раскопаем – он опять начнет три нормы выполнять, начнет стране угля давать – и нам хана!" "Случай на шахте" называется. В Донбассе очень любили эту песню.

– А ведь в горбачевские времена первыми, кто начал требовать справедливости, оказались именно шахтеры. Насколько мне известно, в последние годы у них были мизерные зарплаты, но они продолжали вкалывать. Всегда в проигрыше оказываются те, кто пониже… Впрочем, это опять политика, а я ее ненавижу. Я прошел личные испытания в 1950-80-х годах, и несколько дней назад сказал своему другу, одному из самых горячих наших правозащитников, перечислив тогдашние страхи угроз и репрессий, что мое поколение сегодня защищено предыдущей эпохой безнадежности. Это была эпоха идеологических арестов: Андрей Синявский, Юлий Даниэль, Александр Гинзбург… Это было время горького несчастья в городе Горький, где в ссылке томился Андрей Дмитриевич Сахаров. А потом, в 1984-м, Юрия Любимова изгнали из страны, за несколькими актерами театра на Таганке ездила машина КГБ, один из главных пакостников – руководителей советской культуры, распоряжавшийся судьбами театров и людей, сообщил мне в лицо, что меня ждет. Все прошло. Сегодня я живу между двумя фразами великих русских поэтов: «Нужно понять, что все потеряно, и тогда не страшно» Цветаевой и «В России нужно жить долго» Ахматовой…

– Хотите сказать, что бывали времена и похуже, чем сегодня?

– Извините, что я хотел, я уже сказал. Идет война, и неважно, названа она войной или нет. Она касается двух исторически родных стран. Страны прекрасны, а все государства, власть фатально грешны перед своим народом. Трещина между нашими странами пролегла через человеческие судьбы, через семьи, через дружбу. Но, я уверен, сценарий жизни пишется гораздо выше нас.

– Вы о высоких чиновниках, которые вершат людскими судьбами под кремлевскими звездами или же о высотах небесных?

– Когда-то в Бонне нам с женой довелось слушать лекцию Карамзина нашего времени, – историка Натана Эйдельмана. Это было время, когда только упал "железный занавес" и в СССР повеяло ветром больших надежд. Я получил визу в Германию, где у меня были концерты (раньше об этом я не мог и мечтать). И вот в окружении прекрасных людей – диссидента и писателя Льва Копелева, его жены Раисы Орловой, художника Бориса Биргера – мы слушали чтения Натана Эйдельмана для историков из разных стран. Это был декабрь 1988 года. Обсуждали еврейский вопрос, крымско-татарский, войну в Афганистане, спрашивали о Сахарове, который совсем недавно вышел на свободу, – словом, говорили обо всем, что остро интересовало мировую общественность. Эйдельман отвечал на эти вопросы как истинно великий историк. Вспомнил карамзинские времена, Радищева, арестованного за книгу "Путешествие из Петербурга в Москву", Чаадаева, которого объявили сумасшедшим за его произведения, и вообще всю эту ось государство – народ. Эйдельману удалось утолить любопытство большинства ученых. Но были и недовольные «осторожностью» советского историка, кому-то хотелось, чтобы он непременно "выстрелил" по Кремлю и по мавзолею Ленина, а он был просто русским историком и еврейским мудрецом и помнил слова Екклесиаста: «Суета сует, все суета… Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки… Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит…».

- Сегодняшние события тоже войдут в историю – как пример жестокой и, главное, бессмысленной войны…

– Все, что нашим народам необходимо сегодня, – это прекращение огня во что бы то ни стало. Кто-то из лидеров должен взять на себя первый шаг. Я уверен, что все кончится благом. Ведь у нас, как и у вас, – многовековая черноземная почва добра и культуры. Добро, конечно, победит… Для разрядки: я придумал, в чем была ошибка экономической политики советского государства. В том, что отобрали добро у кулаков. А «добро должно быть с кулаками».

– Остроумная, но исторически грустная шутка. Карамзин, Радищев, Чаадаев, Гинзбург, Синявский и Даниэль, Сахаров – Вы упоминаете имена тех, кто вел Россию к свободе. Украина также всеми силами пытается обрести свободу. Но почему Россия, у которой столь яркое наследие свободомыслия, к свободе сегодня не стремится?

– Да не обобщайте же, пожалуйста! Я вижу и знаю такую Россию, в которой, пользуясь словом поэта Дмитрия Пригова, немало "осмысленных" граждан и благих дел. А у властей предержащих есть и те, кто напускает на людей страх, но есть и другие – кто страшится за наши собственные беды: за нищету миллионов, за умирающие города и села, за плохую медицину, за ненадежность полиции, за бездомных детей и за многое другое.

– В поэтический спектакль по стихам Евгения Евтушенко "Нет лет", с которым Вы объездили уже не одну страну, вошло стихотворение "Танки идут по Праге" о событиях 1968 года, когда СССР вмешался в дела другой страны. Этот позор до сих пор не дает покоя многим бывшим советским совестливым людям. Спустя почти полвека Россия как истинный правопреемник СССР гусеницами танков пытается задавить украинскую свободу, не щадя при этом своих солдат, которых с Донбасса везут домой "грузом 200". Только вот об этом многие российские поэты пока молчат…

– Поэты как раз не молчат… Я считаю, что этот кошмар необходимо прекратить на человеческом уровне. Этого хочу я, моя жена, мои дети, люди, с которыми я дружу, потому что тот, кто убивает человека, убивает и меня. Я слышу о фактах беспредельной жестокости с обеих сторон, я в ужасе от взрывов взаимной ненависти… Повторюсь, не понимаю в политике, зато понимаю в культуре. Культура – это параллельная Россия.

– Но вопреки всем законам геометрии с политикой она все же пересекается. За концерт для переселенцев в Донбассе Андрея Макаревича обвинили в предательстве по отношению к родине…

– Я знаю, что Андрей Макаревич, честный человек и блестящий музыкант, приехал туда не за гонораром, а для того, чтобы поддержать несчастных людей, переживших войну. Я принадлежу к последнему поколению тех, кто пережил войну, я помню эвакуацию, голод, детство без отца, потому что он воевал. От имени всех, кто навсегда ранен Второй мировой, готов не в интервью, а в жизни орать: прекратите разговоры о правых и виноватых! Ради Бога, остановите кровавую пьесу! Любой ценой мир, любой ценой!

– Вы рассказывали, как вместе с Владимиром Высоцким и Иваном Дыховичным много лет назад открывали под Киевом ресторан "Млин". Вас наверняка там угощали украинским борщом с пампушками. Но в иных московских ресторанах украинский борщ найти теперь трудно. Вернее, борщ посетителям подают, но в меню он зашифрован как "русский суп". Скажете, кулинария тоже вне политики?

– Вы опять обобщаете, и я бы даже сказал, даете неверную информацию. В популярном ресторане «Пушкин» на Тверском бульваре смело кормят братским борщом. Да и мы, если угодно, в знак протеста накануне 1 сентября в доме у Алики Смеховой, провожая в суровую школьную дорогу моих внуков – первоклассника Макара и девятиклассника Артема, семьей отметили этот факт украинским борщом.

– Вы дружите с удивительным клоуном Вячеславом Полуниным, благодаря искусству которого мир становится светлее и добрее. Могли бы попросить его прислать именное приглашение на спектакль одному большому человеку небольшого роста, чтобы он тоже подобрел и прекратил войну в Украине?

– Не знаю, подвластны ли политики чуду, которое творит Слава Полунин, но, когда в "Снежном шоу" он идет по спинкам кресел, ему навстречу люди всегда протягивают руки. В Англии, которая считается родиной клоунады, его назвали лучшим клоуном мира. Но, выступая в парижском Casino de Paris, он волновался, как примут его чванливые французы… Вот видите, мы опять обобщаем, а этого делать нельзя… Оказалось, что французы не хуже нас и англичан. Во всем мире на спектаклях Славы Полунина зрители становятся детьми, возвращаясь в это чудное добротворное состояние. А вашу просьбу я ему передам, обещаю. Хотя остается в силе уже упомянутая любимая фраза моего любимого героя – булгаковского Воланда: "Каждое ведомство должно заниматься своими делами".

 Отправлено: 14.09.14 01:08. Заголовок: Женя, спасибо за инт..

Женя, спасибо за интервью с Мирзоевым м Смеховым. Я согласна с ними.

"Идет война, и неважно, названа она войной или нет. Она касается двух исторически родных стран. Страны прекрасны, а все государства, власть фатально грешны перед своим народом. Трещина между нашими странами пролегла через человеческие судьбы, через семьи, через дружбу."

Жаль, что политика доконала и наш форум. Не говорить о политике - это, конечно, решение правильное. Но вот прочитала я прекрасные интервью и актера Басилашвили, и писательницы Улицкой, и писателя Акунина, и актрисы Ахеджаковой. И что, да, они говорят и о театре, и о жизни, и о политике. А если эти интервью сюда ставить нельзя, о чем вообще говорить можно. Можно, конечно, перейти в ФБ, сидеть каждый на своей странице, иногда что-то писать друг другу (или не писать, а просто читать).
Но мне очень не хватает форума, как источника информации, как места общения, как отдушины от житейских проблем. Жаль...
А по поводу всей этой ситуации могу только повторить за Кончаловским: "Я хочу гордиться своей Родиной, а мне за неё стыдно!"
И только не надо мне рассказывать, где я живу, какой национальности, какая у меня душа... И так тошно....

Да, еще выяснила, что такое 66 сонет:

----------
Перевод Самуила Яковлевича Маршака
----------

Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.

Все мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!

 Отправлено: 16.09.14 16:08. Заголовок: Julia пишет: Жаль, ..

Julia пишет:

цитата:

Жаль, что политика доконала и наш форум.

Надеюсь, поживем покуда...


Интервью с Андреем Кончаловским в "Огоньке":

"Россия — страна средневековая"

Режиссер Андрей Кончаловский — о том, как ему работалось в русской деревне

На Венецианском кинофестивале Андрей Кончаловский получил "Серебряного льва" за картину "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына". "Огонек" поговорил с режиссером о фильме и о жизни

— Андрей Сергеевич, поздравляем вас с победой. Есть мнение, что вы очень долго, чуть ли не всю жизнь работали над этим фильмом. И — напротив — что фильм получился чуть ли не сам собой — ведь там нет профессиональных актеров, просто наблюдение за жизнью. Правда где-то посередине, да?..

— Мне, собственно, никогда не приходилось так мало работать. У нас не было сценария, потому что мы "писали" его уже во время монтажа фильма, когда просматривали отснятый материал. У нас почти не было затрат. И это замечательное ощущение — творить и быть независимым от денег. Все наши персонажи, кроме одной актрисы, были реальными людьми, проживающими в глухой деревне в Архангельской области. Этих людей до съемок я нигде не встречал и даже не знал об их существовании. Но мне и не надо было их знать. Я ведь русский, а значит, чувствую свою страну и ее людей сердцем, знаю, как живут мои соотечественники, чем дышат, что думают. Мне вообще очень хотелось избежать всего искусственного, например, чтобы персонажи "исполняли" какие-либо роли. И я не занимался принуждением деревенских жителей. Они жили своей жизнью, а я их при этом снимал. В этом замечательное достижение новых технологий. Современные камеры могут работать несколько суток без остановок и сами выбирать сюжеты картин.

— Почему русская деревня? Есть конспирологическая версия, что на самом деле вы расставили там много знаков и подсказок, как бы теней, объясняющих смысл, и этот фильм нужно дешифровывать...

— А почему Бетховен написал адажио в Девятой симфонии? Все просто — и ему, и мне этого захотелось. Ему захотелось написать ту самую музыку, а мне снять мой фильм. Я не хочу заниматься разъяснениями и не люблю все вокруг рационализировать. И избавьте меня от ответов на вопросы про котов и собак и что они символизируют в фильме. Конечно, я могу вас обмануть и выдумать какие-нибудь ответы. И поверьте, мне это будет очень просто сделать. Наговорю вам всякой ерунды, а завтра об этом, наверное, пожалею. Я бы сказал так — каждый человек и каждый кинокритик, который тоже является человеком, прав. Вам в фильме понравился кот, он кажется вам призраком, крадущимся за почтальоном? Вы правы. Думайте все, что хотите. Так лучше. Искусство должно приглашать нас принимать в нем участие, учить со-чувствовать. Если человек посмотрел фильм, потом поковырял пальцем в носу и сказал: "Замечательная работа!", он ничего не понял или не захотел напрягаться. Если же он, как вы, начинает что-то видеть в моих сценах, задавать вопросы, фантазировать, это значит, что фильм свой я сделал хорошо и правильно. В этом есть смысл поэзии. Ее не надо объяснять. Есть у нас в картине пьяница Витя, и он замечательный в том виде, в каком он есть. Мудрый философ! А мог бы попасться и другой пьяница. И тот пьяница тоже стал бы по-своему интересным и оригинальным. Если вам он понравился — хорошо, не понравился — не обессудьте!

Мой фильм о людях, и я ничего необыкновенного не хочу показать, кроме них. Конечно, эти люди особенные уже сами по себе. Потому что они являются последними представителями того класса крестьянства, который почти вымер после распада Советского Союза. И мне было интересно понаблюдать, что стало с этими людьми, как они живут, о чем думают, а также мне хотелось понять, за что их стоит любить.

— Как вам удалось заставить этих людей согласиться открыть двери своих домов, впустить вашу группу в их личную жизнь, раскрыться перед вами?

— Произошло это не сразу. Любой незнакомый человек для небольшой тесно живущей общины — своего рода опасность. Вначале они чувствовали себя чрезвычайно неловко в моем присутствии, потом расслабились и уже не обращали никакого внимания. Я всегда играю на трех струнах человеческих эмоций — страх, смех и слезы. Эти эмоции составляют основу моего кинематографа, как три маски в греческом театре — комедия, трагедия и драма. И так я выстраивал сюжет своей картины.

Вот я уже семь часов подряд рассказываю про свой фильм, даю интервью, позирую перед камерой. Мне часто задают вопрос: как я вообще снял фильм на такой незначительный сюжет? Меня всегда вдохновляли два великих художника: Антон Чехов и Робер Брессон. Первым я восхищаюсь потому, что он мог написать гениальную историю на любую тему, даже о пепельнице. А Робер Брессон мне нравится своим подходом к кино, в котором каждый фильм — это путешествие в неизвестность. Ему казалось, что когда работаешь с известными актерами, то движешься в известном, знакомом направлении. Они знакомы режиссеру и зрителю, их реакции уже известны и предсказуемы. Работа с реальными людьми полна неожиданностей и открытий. Теперь, думаю, мне будет сложнее вернуться к профессионалам и снимать с ними картины.

— Вас всегда любили в Венеции, вы никогда не уезжали отсюда без наград. Но все-таки ваш нынешний фильм — довольно непривычный формат для Венецианского фестиваля. Это был сознательный риск?..

— Ну, какой риск... Первый раз мне вручали здесь награду 52 года назад. Как и тогда, я все еще чувствую себя ребенком во время Рождества, который получил подарок. Хотя, в начале своего творческого пути я был более заинтересован в признании и призах, нежели сейчас. Раньше мне казалось, что если не будет приза, то карьера не состоялась. Но сегодня, когда карьера уже состоялась, мне хочется снимать лишь те фильмы, которые нравятся, без оглядки на официальные церемонии и вручения. Правда, когда приезжаешь на фестиваль, постепенно охватывает такое гадкое чувство! Хочется нравиться! И начинаешь поглядывать на коллег, кто из них что снял, читать прессу о том, какой фильм больше понравился, и не успеваешь оглянуться, как уже и тебя охватил азарт! Как в казино. А ехал-то вначале лишь с одной мыслью: "Какая честь приехать в Венецию!" Азарт — это опасное заблуждение, ведь когда выигрываешь, то хочется все больше и больше. Это как рулетка, начинаешь выигрывать, чтобы в конце все проиграть. Мы должны учиться у азиатских философов, поэтов и художников. Учиться этому ощущению пространства, восприятию времени. В своих произведениях они никогда не показывают эмоций. Вы знаете, когда в Китае человек рассказывает о смерти своих родителей, он делает это с улыбкой. Конечно, не потому что он рад, а потому что его приучили не выставлять свои эмоции напоказ. Поверьте, они у него не менее сильные, чем у нас с вами, но в глубине души.

— Политика сейчас влияет на все. В том числе и ваше награждение оценивают с политической точки зрения в связи с конфликтом между Россией и Европой, Штатами. В любом случае, дали вам награду или, напротив, оставили бы без награды, все равно это было бы объяснено именно политическими мотивами...

— Политика ничего общего с искусством не имеет. Политики занимаются своим делом, а мы — своим. Или, я бы сказал, что политика может повлиять на искусство, но только не так, как вы думаете, а другим, совершенно оригинальным образом. Я считаю, что самое лучшее искусство создается во времена войн, эпидемий и великих кризисов. В мирные времена искусство часто более скучное и незначительное. Инквизиция, например, была самым лучшим позитивным фактом, повлиявшим на искусство Сервантеса.

— В отличие от инквизиции и Сервантеса конфликт между Европой и Россией кажется фундаментальным, ценностным. Он длится уже многие столетия. Русский человек, по-вашему, никогда не сможет стать частью европейской цивилизации?

— А почему вы думаете, что европейский путь развития — самый лучший и единственно правильный? Я считаю, что ценности Европы далеко не универсальны и не должны быть применимы для всех стран и народов. Демократия в бедных странах имеет другой, я бы сказал, совершенно вредный эффект. Это богатым странам демократия приносит процветание. А бедным — падение, хаос и диктатуру. Ирак и Южная Африка — хорошие тому примеры.

— Вы же не считаете Россию бедной и неразвитой страной?

— Россия ни в коем случае не является ни бедной, ни неразвитой! Она — страна средневековая. Даже сегодня. И это прекрасно! Потому что Россия — богатая страна, ее традиции, мировоззрение людей и особый путь развития делают ее богатой. Ну и что, если мы в России немного диковаты, буйны, кажется, даже немного сумасшедшие? У нас часто больше свободы, чем в развитых демократических странах! А что происходит в Европе уже на протяжении нескольких тысячелетий? Европа всегда была поделена между греками и римлянами. Греки — дионисийцы, немного сумасшедшие, эмоциональные, расслабленные. Они не признают никаких правил, пьют, смеются, поют и наслаждаются жизнью. А римляне, латинцы — приверженцы порядка и структуры. Им нужны правила. Они их понимают и уважают. Поэтому и греки, и римляне — замечательны, но они никогда друг друга не поймут, как поляки никогда не поймут русских или сербов. Ментальность у нас разная. В этом большая проблема, но в этом одновременно и красота. Потому что не нужно, чтобы один был похож на другого мыслями, поступками и помыслами. Не нужно, чтобы все развивалось в одном и том же направлении. Особенно сейчас, когда Европа переживает тяжелый кризис во всех областях. Время Европы подошло к концу. Европа не выживет без России, а вот Россия выживет без Европы. Почему? Да хотя бы потому, что в Европе нет такого количества питьевой воды, как в России. Сейчас, это, возможно, незаметно. Но станет заметно через несколько десятков лет. В России находится мощный источник питьевой воды в мире, здесь протекают пять самых крупных рек...

— А как же войны, санкции и политическая изоляция?

— Вы знаете, что с тех пор, как распался Советский Союз, на материке ежегодно насчитывается около 300 войн? Политическая война и санкции? Не будьте наивными и не обращайте внимания, все пройдет. Это как в легенде про царя Соломона, который поворачивал кольцо. Соломон повернет кольцо в другую сторону, и все изменится. А вспомните Пушкина: "Что наша жизнь — игра!" Игра пройдет. Но конфликт — это нормальная реальность. Он, возможно, будет нарастать. Потому как Западная Европа никак не может смириться с неудобной для себя правдой о том, что "западноевропейский путь развития" и ценности Западной Европы — не являются универсальными. Например, западное понятие "свобода" — непонятно и ничего не означает для китайцев, и европейцы этого никогда не поймут, как и не поймут, что Конфуций и его последователи думали по-другому. Они думали о красоте мира, а не о правах человека. И наивно думать, что "американская мечта" хороша и универсальна для всех. И что надо жить так, как они. Это было бы неумно и странно. Мы живем в очень интересное время, и в наше время имеется большое количество замечательных философов. Например, бывший премьер-министр и президент Чехии Вацлав Клаус, известный благодаря выражению "Я — "евро"-скептик", или бывший президент Deutsche Bank Тило Саррацин, которого уволили из-за того, что он написал книгу "Германия — самоликвидация".

— Возвращаясь к фильму: какой реакции на ваш фильм вы ожидаете в России и видели ли этот фильм ваши герои?

— Леша Тряпицын и его соседи фильма не видели. Я, конечно, обязательно покажу им. Но мне кажется, он их вряд ли заинтересует. Они живут своей жизнью и счастливы. Им не нужна шумиха, они ее не поймут. Более того, я считаю, что было бы бесчеловечным с моей стороны выставлять этих людей напоказ и тем самым коверкать им жизнь. Однажды у меня был подобный горький опыт, когда я снимал киномеханика Сталина, а потом привез его на кинофестиваль в Берлин. Тот так ошалел от количества семги и колбасы в магазинах, что в первый же день ею объелся, а через несколько дней умер.

Что касается российского зрителя, то думаю, многим из россиян мой фильм не понравится. Они видят эти картины каждый день. А вот в Европе зрители отнесутся к нему с любопытством. Ведь они не знакомы с русской жизнью, поэтому им фильм будет интересен и они не поверят, что еще есть места на земле, где так живут люди. Что касается меня, то я пока сделаю перерыв и вернусь в театр. Сейчас в Италии я готовлю свою следующую постановку, посвященную Софоклу.

Беседовала Татьяна Розенштайн, Венеция

 Отправлено: 16.09.14 17:57. Заголовок: Женя, спасибо! ЗЫ: ..

Женя, спасибо!

ЗЫ: Нас так просто не доконаешь .

 Отправлено: 17.09.14 11:35. Заголовок: Замечательное интерв..

цитата:

Замечательное интервью с Владимиром Мирзоевым: "Народ России травмирован XX веком"

Eugenia, спасибо. Есть надежда, что в этой стране ещё есть «трезвые среди пьяных».
А вообще... Я всегда не могла понять, как люди допускают во власть диктаторов. Как, например, такой рациональный народ, как немцы, допустили Гитлера... Теперь, наблюдая сегодняшние события, становится яснее, как это прoисходит.

 Отправлено: 24.09.14 04:44. Заголовок: Замечательный "Д..

Замечательный "Дифирамб" с Леонидом Каневским:

К. ЛАРИНА – Добрый день! Мы начинаем нашу программу. В студии ведущая Ксения Ларина – это я. А в гостях у нас сегодня замечательный артист Леонид Каневский. Здрасте, Леонид Семёнович.

Л. КАНЕВСКИЙ – Здрасте, здрасте.

К. ЛАРИНА – Заслуженный артист Российской Федерации.

Л. КАНЕВСКИЙ – Заслуженный, конечно.

К. ЛАРИНА – Отсутствовали, когда всем раздавали народных артистов. Я напомню, Леонид Каневский сейчас в Москве иногда показывается на сцене своего родного театра – Театра на Малой Бронной. И вот по времени последняя премьера (надеюсь, не последняя в Москве) – это спектакль «Ревизор», где, собственно, самого городничего сыграл Леонид Семёнович. Я этот спектакль видела с прекрасным красавцем ревизором Даней Страховым. Ну, давайте мы начнём…

Л. КАНЕВСКИЙ – С этим спектаклем вообще связана интересная история.

К. ЛАРИНА – Именно с этим, с «Ревизором»?

Л. КАНЕВСКИЙ – Именно.

К. ЛАРИНА – Тогда давайте с этого начнём.

Л. КАНЕВСКИЙ – Давай начнём.

К. ЛАРИНА – Какая? Ну-ка?

Л. КАНЕВСКИЙ – Значит, совсем недавно, в 1956 году, когда я поступал в театральное училище Щукинское…

К. ЛАРИНА – Я даже пропустила как-то так.

Л. КАНЕВСКИЙ – …Я читал монолог городничего, понимая, что никогда я его не сыграю с моим лицом. Николай Васильевич Гоголь – а я причём тут? И вдруг по прошествии каких-то 50 годков раздаётся звонок, звонит Голомазов Сергей Анатольевич, главный режиссёр Театра на Малой Бронной, и предлагает мне сыграть городничего. Со мной был шок – первый момент. И он мне рассказал, как он придумал это всё, и было потрясающе. Я, конечно, с большим удовольствием и благодарностью схватил это предложение, и вот играю уже четыре года.

К. ЛАРИНА – Ну, в родные стены когда вошли, какой-то трепет особый испытывали? Вы сколько там не были вот до первых репетиций «Ревизора»?

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну как? Во-первых, я бывал там, конечно же.

К. ЛАРИНА – К друзьям приходили, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Конечно. Там и Лёвка Дуров, и Гера Мартынюк, ушедший недавно. Вообще как бы я с театром не рвал никогда.

К. ЛАРИНА – Но здесь всё-таки на сцену выходили, это другое.

Л. КАНЕВСКИЙ – На сцену, да, не выходил, конечно. И я, когда снимали фильм (неважно, ко дню моего рождения), мы полазили по сцене, по всем этим местам репетиционным. Театр в этом смысле – молодцы. Они замечательные и сохраняют память театра на Малой Бронной, директор и главный режиссёр. Висят фотографии наших старых спектаклей, Анатолий Васильевич, труппы 70-х годов. То есть сохраняется история театра, и это потрясающе. Поэтому я когда прихожу в театр, я обязательно прохожу через фойе, чтобы покайфовать, увидеть наши старые афиши, наши фамилии, напечатанные в этих афишах в 70-е годы, и вспомнить то потрясающее время, которое связано с Анатолием Васильевичем, гениальным режиссёром.

К. ЛАРИНА – Скажите, пожалуйста, вот молодёжь, молодые актёры – для них это имя что-то значит, Анатолия Эфроса? Они понимают, кто это?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, сто процентов, сто процентов. Они знают и по рассказам нашим, и по воспоминаниям, и по фотографиям, и иногда по отрывкам каких-то спектаклей, которых, к сожалению, практически не осталось. Тут для меня был такой сюрприз-подарок, тоже там что-то про меня делали, какую-то историю, неважно. И там показали отрывок из «Продолжения Дон Жуана» – нашего спектакля, который мы играли с Андреем Мироновым, Лёвой Дуровым и Олей Яковлевой. Анатолий Васильевич поставил. Он, правда, шёл немного, но шёл на малой сцене Театра на Малой Бронной. И вот там была сцена из спектакля. А спектакля нет, не сохранился, представляете.

К. ЛАРИНА – То есть ни одного спектакля на плёнке? Кусочки.

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет, нет.

К. ЛАРИНА – Есть только то, что сами сделали для телевидения.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, то, что для телевидения – это всё есть. А спектакли сами театральные… Какие-то кусочки, кто-то снимал. Мой друг оператор иногда приходил, снимал что-то, есть какие-то куски. Но такого, как сейчас, знаете, чтобы «сохранить, сохранить, сохранить», нет. Но молодые люди знают. Конечно, знают. И для них в Театре на Бронной висит над костюмерным цехом «Легенда по имени Эфрос», такая статья.

К. ЛАРИНА – Вот смотрите, конечно же, раз мы… Я понимала, что мы так или иначе сразу прямо упрёмся именно в это имя и в это время, в этот золотой век советского театра. Какая была потрясающая команда актёров рядом с Эфросом! Вот мы кого-то там уже называли. Можно добавить и Александра Ширвиндта…

Л. КАНЕВСКИЙ – Ширвиндт, Державин, Тоня Дмитриева.

К. ЛАРИНА – Лев Круглый, замечательный артист.

Л. КАНЕВСКИЙ – Лёвочка Круглый, тоже ушедший.

К. ЛАРИНА – Многих-многих актёров. Ну, Олю Яковлеву вы назвали.

Л. КАНЕВСКИЙ – Оля Яковлева, конечно.

К. ЛАРИНА – Антонина Дмитриева потрясающая.

Л. КАНЕВСКИЙ – Тоня Дмитриева, да. Сайфулин Гена, Витя Лакирев. Это всё – наша команда, понимаете, в которую я, к счастью, попал в 1963 году, когда Анатолий Васильевич пришёл в Театр Ленинского Комсомола, и мы за год сделали новый театр – «Ленком». Потому что он был такой, скажем так, не в большом порядке театр.

К. ЛАРИНА – Был обычным таким рядовым театром.

Л. КАНЕВСКИЙ – Рядовым и, может быть, даже… Ну, неважно. И мы жили в зале, мы жили с утра до вечера. Не знаю, как, кто-то же успевал сниматься, но практически никто. Мы жили в театре с утра до вечера. Анатолий Васильевич, когда выходной день в театре… Он грандиозный был тип, вообще потрясающий дядька. И он приходил и говорил: «Я не понимаю! Ну что можно делать в выходной день? Я кручусь по квартире, как дурак, не знаю, что делать. Что вы делаете в выходной день?» Он не понимал, как это вне театра быть.

К. ЛАРИНА – Почему не получилось? Всё-таки судьба-то при всём таланте невероятно драматичная, если не сказать трагичная – судьба Анатолия Эфроса. Потому что он был, и был его театр, но у него театра как такового не было.

Л. КАНЕВСКИЙ – Был.

К. ЛАРИНА – Ну… Был? Свой?

Л. КАНЕВСКИЙ – Конечно, конечно.

К. ЛАРИНА – Своя труппа. Театра на Малой Бронной всё-таки, да.

Л. КАНЕВСКИЙ – Александр Леонидович Дунаев в этом смысле был потрясающе тактичный и интеллигентнейший человек, понимавший, кто работает.

К. ЛАРИНА – Давайте я скажу в скобочках, что Дунаев был главным режиссёром Театра на Малой Бронной, а Эфрос был старшим…

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. А Анатолий Васильевич был очередным режиссёром.

К. ЛАРИНА – Очередным режиссёром.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. Но все понимали, что это театр Эфроса. И Дунаев понимал, кто работает. И мы играли и у Дунаева, и у Анатолия Васильевича во всех спектаклях. И всё равно это был, конечно, театр Эфроса. Когда в 1963-м он пришёл в «Ленком», за год возник новый театр, на премьеры которого летали со всего Советского Союза. Летали к нам на спектакли. И каждый раз это был праздник. Даже когда говорили: «Ну, это не очень удачный спектакль Эфроса», – это было смешно. Смешно, потому что его не очень удачный спектакль – это великий спектакль по сравнению с другими режиссёрами и спектаклями. Я никого не хочу обидеть, но я просто знаю и помню, что это за спектакли были, понимаете.

И вот так возникла компания. Он взял, привёл с собой с детского театра вот такую группу – Тоню Дмитриеву, Лёву Дурова, Витю Лакирева, Гену Сайфулина – к нам в театр. И возникла компания, которая потом плавно, когда случилась эта идиотская история с его увольнением с поста главного режиссёра с такой формулировкой: «за несоответствие репертуара названию театра»…

К. ЛАРИНА – Это Театр Ленинского Комсомола.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ленинского Комсомола, да. Хотя у нас был и «Платон Кречет»… Нет, «Платон Кречет» был на Малой Бронной, что я путаю. Ну, неважно. Короче, в 1967 году, чтобы подсластить пилюлю, потому что начала уже и западная пресса говорить, что вот увольняют такого режиссёра гениального, его перевели в Театр на Малую Бронную очередным и дали возможность взять с собой 11 человек.

К. ЛАРИНА – Он сам выбирал?

Л. КАНЕВСКИЙ – Естественно, конечно. И на моё счастье, вот так мне улыбнулась судьба, я попал в эту компанию. И до конца дней, даже когда он работал на Таганке, мы играли спектакли, премьеры выпускали, всё равно я внутренне думал: «Как Анатолий Васильевич посмотрел бы и что бы он мне сказал по поводу вот этого спектакля?» Потому что отсчёт был, конечно, от его оценок, от его видения, от его понимания, что такое роль, что такое эпизод, что такое спектакль.

К. ЛАРИНА – У вас есть ответ на такой вопрос, который меня вот мучает всё время? В самом разгаре застоя под таким давлением мощным цензуры тотальной, которая вот просто покрывала, как коррозия, вообще все виды искусства, вдруг рождались такие шедевры, рождались целые театры. Я беру и ту же Таганку, и «Современник». Хотя «Современник» всё-таки дитя оттепели, но тем не менее всё-таки золотой век. Эфрос. А какие у нас вершины кинематографические в то время были, какая была литература. Чем вы это объясняете? Что, обязательно сквозь асфальт надо прорастать? Это такое условие страшное для таланта?

Л. КАНЕВСКИЙ – «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Чёрт его знает. Вы знаете, Анатолий Васильевич говорил такую фразу: «Вы перестаньте! Вот вы начинаете говорить, что не выпускают. А мы их искусством добьём, мы их убедим творчеством, искусством, нашими спектаклями», – думал он наивно. Хотя всё рвано мы побеждали, всё равно спектакли выходили, и выходили с грандиозным успехом. И какое-то начальство что-то такое принимало, не принимало, но потом случалось…

Я смешно получил звание заслуженного. Меня там выдвинули на звание, и потом директор говорит: «Ты знаешь, в Управлении культуры сказали: «Сейчас не время давать на Малой Бронной звания», – но я держу руку на пульсе». Ну, нет так нет, неважно. Прошло где-то года полтора или два. Мы знаем, что пришёл на спектакль секретарь горкома партии (я не помню его фамилии) по культуре. И мне потом рассказывает секретарша наша, которая накрывала чай, кофе. В антракте он говорит: «А почему у Каневского нет «з. а.»? – заслуженного артиста. – Что это у него нет?» Говорят: «Да вот, понимаете…» Он говорит: «Да как это? Это неправильно». На следующее утро раздался звонок мне домой, звонит секретарша нашего театра, говорит: «Леонид Семёнович, у вас данные не изменились?» Я говорю: «Какие данные?» – «Ну, вот адрес, вот это всё». Я говорю: «Нет, всё то же самое». – «Потому что сейчас документы мы посылаем». Я говорю: «Как посылаете? Они же вроде уже там лежат». – «Нет, они в театре были».

К. ЛАРИНА – То есть они их даже не отправляли, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, пытались отправить – сказали: «Не время». И вот буквально эта фраза секретаря горкома партии сдвинула это с мёртвой точки, и я получил это звание. Неважно. Вообще такая история. Приятно, но смешно. Какая разница?

К. ЛАРИНА – Скажите, а вот вы всё-таки с 1991 года уже не жили в России, уехали. Это решение уехать, оно принималось трудно? Вообще по каким причинам? Я помню просто, когда Михаил Михайлович Козаков… До сих пор перед глазами стоит этот сюжет из каких-то новостей, когда он на пороге какого-то вагона на вокзале говорит: «Здесь некому читать Бродского».

Л. КАНЕВСКИЙ – Ксюша, Ксюша, давай не будем это колыхать и трогать. Я не хочу на эту тему говорить.

К. ЛАРИНА – Не хотите?

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет, я с удовольствием. Почему? Я поехал. Это всё скажу, конечно.

К. ЛАРИНА – Скажите.

Л. КАНЕВСКИЙ – Во-первых, я уезжал, не делая из этого никакого шоу или скандала, или шухера такого, абсолютно. А уезжал по одной простой причине: мне предложил Женя Арье участвовать (как сейчас говорят модно) в проекте – в создании театра.

К. ЛАРИНА – Евгений Арье – это режиссёр.

Л. КАНЕВСКИЙ – Главный режиссёр театра «Гешер».

К. ЛАРИНА – Ученик Андрей Александровича Гончарова, если мне не изменяет память.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да.

К. ЛАРИНА – Замечательный режиссёр.

Л. КАНЕВСКИЙ – Товстоногова. И духовный почитатель и ученик Эфроса, и мой друг.

К. ЛАРИНА – Сейчас надо сказать, что Евгений Арье является основателем и главным режиссёром театра «Гешер» в Тель-Авиве.

Л. КАНЕВСКИЙ – Театр «Гешер», да, который уже существует 23 года.

К. ЛАРИНА – Он вас позвал?

Л. КАНЕВСКИЙ – Он меня позвал в 1990 году, предложил участвовать в этой истории. И я так сначала напрягся, а потом подумал: «А почему в 50 лет не сделать такой кульбит?» Потому что, если вы помните, время 1989-90 год – полупустые театры. Хотя мы выпустили премьеру, допустим, «Вальпургиева ночь», Володя Портнов поставил, замечательный был спектакль, я играл там центральную роль. И битком премьеры, а где-то через спектаклей десять – три четверти зала, ползала, три четверти. И стало как бы обидно, не понимая, для чего ты в театре.

Я снимался в кино, я ездил с творческими встречами. Я же уехал, как говорят, не за колбасой (не дай бог, ни в коем случае), а мне показалось интересным участвовать в создании нового дела – вернуться в 1963 год, скажем так, во время, когда мы сделали этот Театр Ленинского Комсомола с Анатолием Васильевичем, но уже с моим опытом жизненным, творческим, человеческим, понимаете. И я дал согласие, и в 1990 году, в декабре, поехали с концертами, как бы ознакомительная такая была поездка уже в рамках театра «Гешер».

К. ЛАРИНА – А вы до этого были там?

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет, это был первый раз.

К. ЛАРИНА – Первый раз?

Л. КАНЕВСКИЙ – Первый раз я поехал в Израиль.

К. ЛАРИНА – А помните свои первые впечатления?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, помню, помню. Я до этого объездил и был много за границей: и в Америке, и в Швеции несколько раз. И в Швеции я даже два месяца вёл мастер-класс в театральной школе в Мальме. И у меня ни разу не рождалась мысль: «Вот интересно бы здесь пожить». Нет. Я понимал, что я всегда буду всё равно восьмым сортом, даже если разбогатею (что мне не грозит). А вот в Израиль мы приехали в 1990 году, приехали в декабре, и мы всё почувствовали себя очень комфортно. Ну, наверное, ещё потому что русская речь. Как у Володи Высоцкого, знаете?

К. ЛАРИНА – «Здесь – на четверть бывший наш народ». Да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. И полные залы, и благодарность зрителей, потому что соскучился по русскому театру, по артистам, говорящим на русском языке. И идея воссоздания русскоязычного театра просто расцвела пышным цветом.

К. ЛАРИНА – А до этого там не было, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Были отдельные попытки, всё такое, но на таком уровне, который мы как бы сразу предложили и подтвердили его потом уже первыми нашим спектаклями, не было. Мы первое время думали: «Ну, через пару лет перейдём на иврит». Нет. Это было понятно, что невозможно, потому что жить в стране, где говорят на одном языке, и играть постоянно на другом – это театр такой группы. И мы через полгода где-то нырнули в иврит, ещё ничего не зная, постепенно его уча. Но тем не менее освоили.

К. ЛАРИНА – То есть вы играете на двух языках?

Л. КАНЕВСКИЙ – Сейчас, к сожалению, уже практически нет, не играем. Но мы 15 лет играли постоянно на русском и на иврите одни и те же спектакли. Сначала мы даже выпускали спектакли по-русски, потом переходили на иврит. Ну, то есть работали по-русски. Но постепенно пришли уже молодые израильские актёры, и мы начали выпускать уже и на иврите спектакли. А первые годы было смешно. Ну, не смешно, а драматично. Было нестрашно, если ты не скажешь реплику – ладно. Но если партнёр не скажет тебе реплику, а ты на неё ответишь – будет понятно, что нихрена не понимаешь. Но тем не менее мы справились с этой задачей и победили.

К. ЛАРИНА – Сколько, 50 лет вам было, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – А?

К. ЛАРИНА – В 50 лет вы начали действительно сначала жизнь и творческую, и географическую, и всё.

Л. КАНЕВСКИЙ – Чудо.

К. ЛАРИНА – И язык с нуля учили практически.

Л. КАНЕВСКИЙ – С нуля.

К. ЛАРИНА – Как вам это удалось?

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, я и сейчас его, конечно, знаю.

К. ЛАРИНА – Вы же говорите на нём?

Л. КАНЕВСКИЙ – Я знаю его на бытовом уровне. Я знаю его, конечно.

К. ЛАРИНА – Наверняка газеты читаете, телевизор смотрите. Понимаете?

Л. КАНЕВСКИЙ – Понимаю, да, конечно. Как удалось?

К. ЛАРИНА – Фантастически.

Л. КАНЕВСКИЙ – Есть такое место, знаете, которое ниже копчика.

К. ЛАРИНА – Высидели.

Л. КАНЕВСКИЙ – Вот на нём надо сидеть и учить так, как ты роли учишь. Так что… Так мы учили и слова, и развешаны были по квартире, писали бумажки. Ну, не знаю, я ни разу не пожалел об этом решении. У нас была смешная однажды история. Мы так говорим симпатично, Ксюша, просто мне нравится, воспоминательно. Где-то через пять лет я первый раз приехал в Москву, меня пригласила Наташа Крымова, жена Анатолия Васильевича покойная, и Дима, сын его. Был юбилей со дня его ухода – пять лет. Это был 1995-й, по-моему.

К. ЛАРИНА – В 1987-м он умер. Значит, считайте.

Л. КАНЕВСКИЙ – Или 1996-й.

К. ЛАРИНА – 87 плюс 5 – сколько это будет?

Л. КАНЕВСКИЙ – 87 плюс 5 – 93-й. То есть в 1993-м. А мне друзья, когда я уезжал, говорили: «Ты сумасшедший! Ты в порядке? Что ты?» Я говорил: «Я еду работать в театр. Что вы меня… Я же не рву не корни, не режу». Это не 70-е годы, когда люди уезжали и не возвращались.

К. ЛАРИНА – Навсегда.

Л. КАНЕВСКИЙ – Я же ехал работать. Оставалась здесь квартира, я оставлял всё.

К. ЛАРИНА – Никто не требовал отрекаться от советского гражданства.

Л. КАНЕВСКИЙ – Никогда в жизни, ничего совершенно.

К. ЛАРИНА – Другое время было, конечно.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну да. И все говорили: «Ну как? Зачем?» Я всем говорил: «Ну ладно, что за глупости? Еду, интересное дело, работа». И вот через три года я приехал в Москву. Замечательно погуляли, встретили. Прощальная вечеринка: застолье, все друзья собрались, мы сидим, треплемся. Я говорю: «Эх, чёрт, как неохота уезжать из дому!» Все заорали: « Ну так вот! Мы же тебе говорили!» – «Но как хочется домой». Понимаешь? Вот такая история. Потому что – что такое дом? Близкие, друзья, работа, востребованность, атмосфера – вот это дом. Это же не Родина, о которой говорят: «Как? Предатель! Что ты? Глупости!» Люди мира есть же.

К. ЛАРИНА – О чём вы говорите, что вы? Леонид Семёнович, мы сейчас сделаем небольшой перерыв на новости. Я напомню, что в гостях у нас Леонид Каневский. Через несколько минут продолжим наш разговор.

Л. КАНЕВСКИЙ – Только я прошу, чтобы новости были положительные.

К. ЛАРИНА – Это уж точно я вам не обещаю, к сожалению.



НОВОСТИ



К. ЛАРИНА – Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня в нашей студии Леонид Семёнович Каневский, замечательный актёр. Мы сегодня так всё ностальгируем, вспоминаем прекрасное время, когда и театр был прекрасен, все были молодые, многие были живые и здоровые, а сейчас многих уже нет. А вот про новости тоже заговорили перед новостями. Я себе не представляю, как сегодня чувствуют себя люди с вашей судьбой, потому что у вас все три страны, которые сегодня переживают невероятно тяжёлое время по разным причинам – они все в вас.

Л. КАНЕВСКИЙ – Какие три?

К. ЛАРИНА – И Украина, и Израиль, и Россия.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, это да.

К. ЛАРИНА – Это что же такое? Я прекрасно понимаю, какие чувства человек должен вообще испытывать. Наверняка там у вас есть и друзья близкие, а может быть, и родные остались – я имею в виду где-нибудь там в Украине. Как это всё переживать? Вот вы расскажите, как вы для себя…

Л. КАНЕВСКИЙ – Ксюшенька, у меня такая просьба… Ксюша, Ксюша! Прости.

К. ЛАРИНА – Да.

Л. КАНЕВСКИЙ – Я бы не хотел…

К. ЛАРИНА – Я не хочу вас про политику заставлять говорить. Ну что вы?

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет-нет-нет, не про политику. Просто это настолько больная тема…

К. ЛАРИНА – Тяжело.

Л. КАНЕВСКИЙ – Я сам родился в Киеве, прожил там 17 лет. И там похоронен и папа, и дедушка, и бабушка. Так что это очень больно и трагично, когда гибнут мирные люди. И обсуждать это я не могу. Это просто очень больная тема, и очень трудно об этом говорить. Я не политик. Я только знаю, что неправы и те, и другие, вот у меня такое ощущение, потому что гибнут просто мирные люди. Всё. Давай больше не будем.

К. ЛАРИНА – А если говорить об Израиле? Как быстро вы вообще привыкли к тому, что все время эта страна…

Л. КАНЕВСКИЙ – О, это уникальная страна.

К. ЛАРИНА – Вот всё время такая, как кулак. Да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, да. Знаете, есть такой старый анекдот. Жалуются какие-то северные люди, говорят: «Господи, что ж ты нас поселил здесь? Ледовитый океан – здесь льды, здесь белые медведи. А вот евреев ты поселил у моря, в тёплые края поселил их». – «Да. Но зато каких соседей я им дал».

К. ЛАРИНА – Это, конечно, страшно. Горький анекдот.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, но тем не менее. Страна замечательная, и народ потрясающий, который воссоединяется просто в такой единый кулак, когда происходят какие-то события. И при этом полны рестораны, полны театры, люди веселятся, смеются – при том, что понимают, что где-то буквально в нескольких километрах происходят драматические события, могут погибнуть наши молодые люди, что и происходит. Но там каждый человек на учёте, и поэтому это все знают и понимают. И сохранение страны, сохранение людей, сохранение солдат – это главная, первая задача, понимаете. И вот уже столько лет, слава богу, справляются – и правительство, и народ. И вот сейчас последняя эта история…

К. ЛАРИНА – Поразительно. Я вот сейчас смотрю, с каким воодушевлением туда в армию идут служить все – и девушки, и юноши.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. Ну, это всё уникально.

К. ЛАРИНА – Никому в голову не придёт откосить, что называется.

Л. КАНЕВСКИЙ – Я помню, приехал тогда и увидел в День независимости почти на всех машинах флажки. Я думаю: что, заставляют? Нет, нифига.

К. ЛАРИНА – Сами.

Л. КАНЕВСКИЙ – Сами просто вешают. Гордость за страну, гордость за создание такой страны. А когда я увидел трубочки по всей стране, по земле идущие, которые на компьютере включают воду и поливают всё, и когда с пустыни сделали сад.

К. ЛАРИНА – Это рукотворное всё.

Л. КАНЕВСКИЙ – Рукотворное всё. Вот это, конечно, потрясает! И когда ты приезжаешь в любую страну мира, а там фрукты и овощи из Израиля…

К. ЛАРИНА – Даже и здесь, кстати, у нас, по-моему. Редиска из Израиля у нас, между прочим.

Л. КАНЕВСКИЙ – Конечно. Редиска, зелень, всё. Так что страна интересная, комфортная, и я туда езжу с удовольствием всегда.

К. ЛАРИНА – Я бы очень хотела, Леонид Семёнович, чтобы вы немножко рассказали про своего замечательного тестя. Дело в том, что я много-много лет назад увидела вдруг фильм, посвящённый Ефиму Березину. Он был там главный герой, это было как раз в Израиле.

Л. КАНЕВСКИЙ – В Израиле снимали, да.

К. ЛАРИНА – Я так поняла, что он только приехал, наверное. Был 90 какой-то там год, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, 1993-й.

К. ЛАРИНА – Вы наверняка знаете этот фильм, потому что там вся семья была, участвовала вся семья.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, конечно.

К. ЛАРИНА – Но меня поразило то, что мы здесь прожили с этим героем… Штепсель он в этом дуэте «Штепсель и Тарапунька» был?

Л. КАНЕВСКИЙ – Штепселя играл, да.

К. ЛАРИНА – Мы прожили с ним всю жизнь, и мы этого человека не знали. Я просто была поражена, во-первых, удивительной мудростью и глубиной этого человека. Он настоящий философ. Как он говорил о жизни, о смерти, о любви, о войне! Это что-то невероятное. Я пожалела, что вот он книжку не написал. Наверняка мог бы, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, конечно. Это был вообще замечательный друг мой. Ну, его дочка – моя жена, как вы догадываетесь, хотя я её называю «дочка Тарапуньки и Штепселя». Он был удивительно мудрым и тончайшим человеком, интеллигентности высокой. Он одессит, родом из Одессы. И папа его был (дедушка Анькин) билетёром в цирке одесском, проработал всю жизнь, лет 60. Его все знали, Одесса его знала. И бабушка Зина. Они были простые люди. Ефим Иосифович стал просто уникальным человеком. Во-первых, он был талантлив необыкновенно, а во-вторых, был умён, тонок, начитан.

К. ЛАРИНА – Какая-то внутренняя интеллигентность природная. Вот вы говорите, простая семья.

Л. КАНЕВСКИЙ – Потрясающее. Откуда это всё? Непонятно. Значит… Ладно, я вспомню. Такая шутка. Баба Зина, мама его, он её как-то встречает на вокзале, приезжает поезд. И из соседних вагонов, и из её вагона все в окнах смотрят, поглядывают – идёт Штепсель! Он встретил маму: «Мама, я тебе просил, ну зачем ты всем говоришь?» – «Фимочка, они меня узнали!» Он был замечательный дядька. Произошла такая история. Он приехал в Израиль к нам в гости где-то через два года после того, как мы переехали с Анькой и с дочкой, и у него случился инфаркт.

К. ЛАРИНА – То есть он не собирался оставаться? Он приехал в гости.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, не обсуждали это, не говорили, как бы это не обсуждалось. Но всё, что ни делается – всё к лучшему. Знаете, такая грустная поговорка.

К. ЛАРИНА – Даже такие несчастья.

Л. КАНЕВСКИЙ – Даже такие несчастья. Потому что, конечно, он не выдержал бы здесь, в Киеве, потому что время было тяжёлое – и невостребованность, и дефолт – в общем, всё было грустно. И мы, естественно, оставили их там, и они получили гражданство. И через четыре дня после случившегося инфаркта он уже вставал, там это быстро лечится.

К. ЛАРИНА – В итоге он большую жизнь прожил. Он же ушёл в 2004 году, по-моему, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. Его знали, любили, он выступал там, и его узнавали на улицах, хотя он болел, у него был Паркинсон, к сожалению.

К. ЛАРИНА – А кто придумал снимать этот фильм с вами? Не помните?

Л. КАНЕВСКИЙ – Я не помню, кто его задумал, но я знаю, что мой брат в этом участвовал сильно, потому что он писал со своим соавтором, Каневский и Виккерс писали для них много лет. Последние все спектакли – это были Шурка и Роберт Виккерс.

К. ЛАРИНА – Давайте напомним опять в скобочках тем, кто не знает, что ваш брат Александр Каневский…

Л. КАНЕВСКИЙ – Александр Каневский, писатель.

К. ЛАРИНА – Известный писатель, сатирик, можно сказать и так.

Л. КАНЕВСКИЙ – Писатель-сатирик, да. Драматург, сценарист, замечательный писатель и мой брат. Он со своим соавтором Робертом Виккерсом писал много лет для них – для Тимошенко и Березина. И в этом фильме Шурик принимал, конечно, такое активное участие, потому что съёмки были в Израиле. Во-первых, он там делал ему юбилейный вечер большой, потрясающий был, в Синематеке, по-моему, куда приехало очень много народу, чествовали Ефима все друзья и зрители. Он получал удовольствие, живя там. Вот что я могу сказать. Потому что он видел: я работаю в театре, и Наташка замечательно учится, дочка, и Аня тоже работает. Было комфортно, было хорошо.

К. ЛАРИНА – То есть такой подарок под старость, человек заслужил, потому что жизнь-то была…

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, к концу жизни.

К. ЛАРИНА – Всё равно это такой видимый… Мы же видим только верхушку – успех невероятный, востребованность этого дуэта, бешеная популярность во всём Советском Союзе.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, конечно, это было.

К. ЛАРИНА – Но я помню, как он рассказывал о таких… Вообще о войне когда рассказывал. Просто у меня прямо сейчас мурашки. Он, конечно, какой-то невероятный человек. И я подумала: «Боже мой, когда такой человек рядом с тобой живёт, он наверняка не может не оказывать на тебя какое-то влияние, что-то важное тебе передаёт». Да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Он никогда не лез в личную жизнь нашу, но при этом настолько тактично давал и советы, и участвовал в нашей жизни, что без него не обходились никакие решения, понимаете. Однажды он сказал Ане, когда мы только поженились… Ну, я всегда играл плохо в карты и как бы так всегда злился, когда проигрывал (а проигрывал всегда). Значит, в преферанс играли. И когда-то как мы с ним… А он был потрясающий игрок.

К. ЛАРИНА – Надо же.

Л. КАНЕВСКИЙ – Уникальный совершенно. У него мозг был, он помнил всё, ему везло ещё очень сильно. Он был такой спокойный, потрясающий. Он вообще был в этой паре мудрец. Юра всегда рвал и метал, если что-то не нравилось и что-то такое происходило где-то в администрации. И Ефим в этом смысле говорил: «Юра, спокойно», – и выходил, и всё умиротворял, и создавал атмосферу опять мира и благополучия. Он был потрясающий человек.

Так вот, как-то мы с ним играли в карты. И Аня потом говорит: «Знаешь, Лёне не надо играть в карты никогда». Он говорит: «Почему?» – «У него в глазах прочитывается всё, что у него на руках, все карты. Поэтому пусть даже не вздумает играть». И я с тех пор никогда больше не играл в карты. Не потому, что жалко десятку.

К. ЛАРИНА – Понятно, да.

Л. КАНЕВСКИЙ – Просто понимал, что это только нервное потрясение.

К. ЛАРИНА – Конечно же, не обойдём мы в нашем разговоре и телевидение, которое столько для вас сделало, для вашей судьбы. Хотя я тоже вспоминаю наши разговоры с замечательным вашим партнёром и, наверное, товарищем Георгием Мартынюком, который с большой иронией говорил об этом периоде жизни под названием «Следствие ведут ЗнаТоКи» и с большой горечью признавал, что если бы этого не было в его жизни, он бы сыграл очень много замечательных ролей. Это действительно так? Вы в какой-то момент стали заложниками этих образов?

Л. КАНЕВСКИЙ – Я немножко не согласен с Герой.

К. ЛАРИНА – Нет?

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет. Наша профессия актёрская очень зависимая, естественно, от режиссёра, от драматурга, от сценариста, и тем не менее надо быть всегда готовым к случаю. Я не могу так сказать, что я потерял множество ролей из-за Томина. Я к нему отношусь с большой симпатией.

К. ЛАРИНА – Ну, 20 лет жизни, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, 20, больше даже.

К. ЛАРИНА – Ужас!

 Отправлено: 24.09.14 04:44. Заголовок: И окончание: Л. КАН..

И окончание:

Л. КАНЕВСКИЙ – И сейчас. Но надо просто понимать эфемерность этой популярности. Если это всё есть, состоялось, то это может исчезнуть в мгновение ока. Год – и тебя нет, и всё.

К. ЛАРИНА – То есть если это кончается, то это неизбежно кончится совсем, и забудут.

Л. КАНЕВСКИЙ – Вот тут важно не то, что ты популярный, а сохранить это в последующие 20, 30, 40 лет. Вот это важно. Понимаете, чтобы это была не популярка, а уважение зрителей. Вот это очень важно.

К. ЛАРИНА – Ну, не ругались? Эфрос не ругался на вас за это?

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет, никогда, потому что это никогда не мешало театру. Никогда. В первую очередь был театр, а потом уже было телевидение – и «Следствие…», и другие. Я могу сказать, что я потерял, может быть, из-за «ЗнаТоКов», и то – из-за режиссёра, который испугался. «Собака на сене». Ладно, я скажу. Я был уже утверждён, и уже костюм шили.

К. ЛАРИНА – Фильм.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. То, что потом Армен сыграл, который, когда узнал, что я должен был играть, сказал: «Что ж ты мне не сказал? Я бы их всех послал к чёртовой… Я не знал. Они мне позвонили и предложили – ну, я начал сразу сниматься». И мне прислал письмо режиссёр, что ему…

К. ЛАРИНА – Это Ян Фрид, по-моему, снимал, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. Что ему не порекомендовали. Вы знаете, были списки, кто играет вождей, генералов и так далее.

К. ЛАРИНА – Кому можно, а кому нельзя.

Л. КАНЕВСКИЙ – А были списки, которые не рекомендовали играть положительные роли. Вот я был там, в этом «не рекомендовали». Не положительные, отрицательные роли.

К. ЛАРИНА – Отрицательные. Потому что вы играете майора советской милиции.

Л. КАНЕВСКИЙ – Потому что я играю майора Томина. И тем не менее вот он так. А Юнгвальд-Хилькевич, когда ему тоже, я знаю, на худсовете сказали: «Вы знаете, ну, что это?»

К. ЛАРИНА – «Три мушкетёра».

Л. КАНЕВСКИЙ – «Этот самый будет играть…»

К. ЛАРИНА – Бонасье.

Л. КАНЕВСКИЙ – Бонасье. «Майор Томин? Ну, как-то…» Он сказал: «Вы знаете, он мне нужен, Каневский. Я хочу, чтобы он сыграл». – «Да? Ну, смотрите. На ваше усмотрение». И всё. Понимаете? И я сыграл Бонасье. Тем не мене замечательный фильм.

К. ЛАРИНА – Замечательная комедийная роль, прекрасная.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, и чудная роль. Так что я не могу сказать, что я потерял множество ролей из-за этого.

К. ЛАРИНА – Вот это очень интересный момент. И тоже для людей, которые не знают условностей всех этих, в которых мы жили, для них тоже будет удивлением, что если ты сыграл уже Ленина… Вот как у Каюрова, кстати, я помню. Тоже прекрасный же артист, замечательный артист.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, конечно.

К. ЛАРИНА – И вот даже в театре у него были из-за этого проблемы, ему не давали роли, которых он хотел, потому что у него уже печать Ленина. А вот вы… Я не могу не сказать нашим слушателям, какой шок испытывали зрители один раз, когда пришли на спектакль «Обвинительное заключение»…

Л. КАНЕВСКИЙ – Да, это было.

К. ЛАРИНА – А это был расцвет «ЗнаТоКов», когда все знали эти замечательную команду.

Л. КАНЕВСКИЙ – А действие происходило…

К. ЛАРИНА – В тюрьме.

Л. КАНЕВСКИЙ – В тюрьме, в камере.

К. ЛАРИНА – Открывается занавес – и сидят в тюрьме майор Томин и Пал Палыч Знаменский!

Л. КАНЕВСКИЙ – Мартынюк и Каневский. В зале небольшой шумок. Вы знаете, шумок всегда был, когда мы выходили с Геркой на сцену. Но дальше уже была наша задача, чтобы через минуту этот шумок исчезал и зритель уже шёл за нами – уже в новом качестве, в новом образе и в новой роли. Поэтому я не могу сказать, что нам это не удавалось. Удавалось, скажу я без ложной скромности. И Герка – замечательный артист, играл в театре потрясающие роли. И я сыграл очень много в театре ролей. Да, раздавался шумок – ну и что? Ну и что? Такая профессия. Если зритель тебя фиксирует в какой-то роли знаковой, так сказать, но при этом он же не плюётся, а наоборот – улыбается. И вот тут уже важно, чтобы, когда он тебя провожает, он тоже провожал с улыбкой тебя. Встречает с улыбкой – и провожает с улыбкой. Это очень важно, понимаете.

К. ЛАРИНА – Вот ещё про роли в театре. Перед передачей я рассказывала Леониду Семёновичу то, что я успела посмотреть. И я вот очень любила спектакль «Весельчаки», который вы играете как раз с Дуровым.

Л. КАНЕВСКИЙ – С Лёвой Дуровым, да.

К. ЛАРИНА – Он какой-то был необычный для нашего театра. Я даже не помню, кто его ставил?

Л. КАНЕВСКИЙ – Костя Худяков. Ну, это была такая совместная работа, потому что мы там работали, как сказать, в полном кайфе и от ролей, и друг от друга, и от Кости. Он замечательный режиссёр, я у него и в кино снимался в нескольких картинах. И вот этот спектакль мы сделали с Лёвой. Это о двух актёрах.

К. ЛАРИНА – Очень близкие внутренне наверняка образы актёрские, да?

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, нам было тогда поменьше лет, где-то под полтинник.

К. ЛАРИНА – А играли стариков.

Л. КАНЕВСКИЙ – А играли 75-летних. Ну, я не могу сказать «стариков». Не надо. Потому что мне сейчас 75, и я сейчас играю такой спектакль «Поздняя любовь», играю старого перца такого, с Кларой Новиковой мы играем. Но я там тоже сначала старик-старик, старый перец, а потом, во втором акте – окрылённый новой любовью я поживаю. Поэтому дело не в возрасте, скажем так.

К. ЛАРИНА – Да нет, выглядите вы блестяще.

Л. КАНЕВСКИЙ – А «Весельчаки» был…

К. ЛАРИНА – Могу сделать комплимент. И хотя я понимаю, что мужчине, может быть, не стоит этого говорить, но, мне кажется, для вас это важно. Потому что вы возраст свой назвали, а люди должны понимать (мы же по радио выступаем), что вы блестяще сохранились. Молодой прекрасный человек.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да о чём речь? Красавец.

К. ЛАРИНА – Так что любовь, может быть, и не поздняя, а вполне себе даже.

Л. КАНЕВСКИЙ – Да-да-да. Поздней любви не бывает, я говорю.

К. ЛАРИНА – Вот мы сказали про Дурова, который, дай бог ему здоровья, ещё надеемся, поработает.

Л. КАНЕВСКИЙ – Уникальный человек.

К. ЛАРИНА – А если говорить о партнёрах (знаю, как для актёров важно вот это чувство партнёра), кого вы вспоминаете, кто был самым близким?

Л. КАНЕВСКИЙ – Мне в этом смысле, по-моему, потрясающе везло. Я вообще, наверное, везунчик в смысле партнёров, потому что не знаю, как им, но мне везло с партнёрами, понимаете. А как им со мной? Это были… Ну, в театре (мы уже называли) это были и Лёва Дуров, и Коля Волков, и Миша Козаков, и Оля Яковлева, и Гера Мартынюк, и Тоня Дмитриева. Это все артисты уникальные, понимаете. И сейчас в «Гешере» у меня потрясающие ребята все: Саша Демидов, Наташа Войтулевич, Женя Додина, Лиля Хейловски, Женя Терлецкий – это все артисты замечательные. А в кино это Юра Никулин, это Андрей Миронов…

К. ЛАРИНА – Вы называете таких вообще звёзд.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, это всё партнёры, понимаете. Мы же друг от друга ловили энергию. Вот делают фильм про Мишу Козакова и спрашивали: «Что такое Миша был?» Это был сгусток энергии положительной, уникальной, творческой. И поэтому когда ты с ним находился в общении – на сцене или в студии, где-то там – ты от него ещё заряжался, и от этого происходил совместный результат. И то же самое было… Мне почему везло? С Андрюшей мы играли вот «Продолжение Дон Жуана». Это был кайф, это был праздник, понимаете, когда Лёва Дуров, Андрей Миронов и Оля Яковлева – таких три партнёра. Что это такое? Это же просто… Ты приходил в театр, как на праздник, потому что понимал, что сейчас будет что-то.

К. ЛАРИНА – А провалы были в вашей жизни?

Л. КАНЕВСКИЙ – Сплюньте.

К. ЛАРИНА – Тьфу-тьфу-тьфу.

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет, я не знаю, что такое провалы.

К. ЛАРИНА – Нет? Слушайте, вы просто счастливый артист. Ну, я не имею в виду, что освистывают и кричат: «Позор! Позор!» Хотя я на таких спектаклях тоже бывала.

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет, не дай бог.

К. ЛАРИНА – Сильное впечатление, наверное, для артиста. Ну, когда вы сами понимали, что вот не получилось.

Л. КАНЕВСКИЙ – Какой-то спектакль лучше, какой-то хуже. Что значит «не получилось»? Я же вам говорю, что у меня мой режиссёр главный в жизни был Эфрос Анатолий Васильевич, поэтому не получиться у него не могло. А уже после того, как мы расстались, я уже работал с другими режиссёрами… Сейчас Женя Арье, который его духовно-душевный и художественный ученик – тоже не получиться у него не может, потому что всегда он доводит до результата положительного. Я не знаю, вот такого, чтобы стыдно мне было… Нет, нет.

К. ЛАРИНА – Я знаю, бывают такие страшные истории, когда артист идёт на спектакль, как на пытку.

Л. КАНЕВСКИЙ – Не дай бог.

К. ЛАРИНА – Не было такого?

Л. КАНЕВСКИЙ – Нет.

К. ЛАРИНА – Особенно репертуарный театр, такая система конвейерная: ты хочешь, не хочешь – а давай.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну, как-то мне в этом смысле везло, я не получал таких… Я же играл в театре мало главных ролей, можно перечесть по пальцам: «Дон Жуан», «Весельчаки», «Вальпургиева ночь», «Обвинительное заключение». У меня были эпизоды, но это были эпизоды в спектаклях Эфроса, понимаете. И поэтому это были не просто эпизоды, это были роли. Обязательно был срез какой-то такой человеческой судьбы, человеческого характера.

К. ЛАРИНА – Ваше возвращение, по сути, конечно, как я чувствую по массовому…

Л. КАНЕВСКИЙ – Ксюша, это не возвращение. Я приехал…

К. ЛАРИНА – Нет, я имею в виду в метафорическом смысле.

Л. КАНЕВСКИЙ – Ну да.

К. ЛАРИНА – Оно возникло всё-таки, опять же, благодаря телевидению. Прошло какое-то время, и я думаю, что наверняка многие вас запомнили по кино, естественно, по «ЗнаТоКам», по «Бриллиантовой руке» – таким вот блестящим каким-то работам, которые остались, безусловно, в истории кинематографа советского. А потом вдруг вы – раз! – и появились в телевизоре уже в виде ведущего «Следствие вели…».

Л. КАНЕВСКИЙ – «Следствие вели…».

К. ЛАРИНА – Да. То есть вот этот опыт вам вообще как-то пригодился в жизни? Это совсем другая же история. Вы же раньше не работали ведущим.

Л. КАНЕВСКИЙ – В Израиле у меня было две программы, которые я вёл. Одна называлась «Хочу всё съесть», похожая на «Смак» Андрюши.

К. ЛАРИНА – И вы там готовили, что ли?

Л. КАНЕВСКИЙ – Повар готовил, а я рассказывал истории, из-за чего эта еда появилась, и как меня встречали с этой едой. Это были замечательные… Это не был «Смак», это был как бы рассказ о моих поездках, обо всём. И ещё была такая развлекательная. Но это совсем другая история. Как я сейчас финалю каждую программу. Мне предложили, позвонили в Израиль.

К. ЛАРИНА – А, даже прямо туда позвонили и предложили?

Л. КАНЕВСКИЙ – Да. Это было девять лет назад. Девять лет идёт программа уже. Принять участие вот в такой программе, ещё не было названия, но о криминальных самых шумных историях советского периода, начиная с 20-х годов. И я сказал: «Советского периода? До 1990 года? Готов. Подписываюсь», – потому что это уже была история. И вот я приехал сюда.

Мы с продюсерами нашли общий язык, потому что мне разрешают высказывать своё мнение, интонации, как сказать, подминать текст немножко под себя и рассказывать про время. Для меня же важны не криминальные там эти все дела, а для меня важен рассказ про время. И что потрясающе? Что люди смотрят и это слышат. Дети смотрят. И подходят ко мне дети 13-15 лет и говорят: «Ой, вы знаете, как интересно. Мне бабушка рассказывала, папа рассказывал, мама, вот именно так, именно как общались, как жили, как разговаривали, как ели, как пили, как гуляли, как ругались, как ходили по улицам». Вот это рассказ про время. И вот это очень важно, что люди слышат. А для меня важно, что я имею право про это рассказать, потому что я прожил это время.

У меня есть возможность каких-то людей поднять в памяти людей, их авторитет, и вернуть им положительную память. Потому что я знаю, почему эти люди ушли, почему они были наказаны, как это происходило несправедливо. А есть какие-то, которых, наоборот, я имею право опустить. Как в Минске какой-то милиционер, из-за него там даже расстреляли каких-то людей, он подбивал, чтобы у него были положительные результаты работы. Его выпроводили на пенсию, он замечательно спокойно жил. Но я имею право своей интонацией сказать, что он был скверный человек, и опустить его ещё, как говорится.

К. ЛАРИНА – Мы должна заканчивать уже нашу программу. Мне очень жаль, что мы мало успели поговорить про сегодняшний и про завтрашний день. Но зато, в конце концов, можно прийти в Театр на Малой Бронной и вас увидеть.

Л. КАНЕВСКИЙ – Конечно.

К. ЛАРИНА – Хотя бы на спектакле «Ревизор».

Л. КАНЕВСКИЙ – Приходите, пожалуйста. Очень хороший спектакль.

К. ЛАРИНА – И надеюсь, что вы ещё сыграет, очень хотим, Леонид Семёнович.

Л. КАНЕВСКИЙ – Тьфу-тьфу. Я тоже.

К. ЛАРИНА – Большой поклон вашей семье.

Л. КАНЕВСКИЙ – Спасибо, спасибо.

К. ЛАРИНА – Спасибо вам большое!

Л. КАНЕВСКИЙ – Спасибо! До свидания!

 Отправлено: 24.09.14 17:21. Заголовок: И интересное интервь..

И интересное интервью с режиссером Сергеем Бодровым в "Новой Газете":

Сергей БОДРОВ: «Страх — компас, ведущий к краю»

Известный режиссер — о голливудском опыте, восточных империях, о своем сыне и нашей стране

Лариса Малюкова

Редкому российскому режиссеру удается сделать профессиональную карьеру в Голливуде. Андрей Кончаловский снял за океаном несколько картин, в которых снимались Настасья Кински, Эрик Робертс, Макс фон Сюдов, Сильвестр Сталлоне… Тайны кинобизнеса по-американски успешно постигает Тимур Бекмамбетов: снимает, продюсирует, завоевывая олимп в компании Анжелины Джоли и Моргана Фримена. Но вот, на зависть многим российским коллегам, в закрытый клуб режиссеров, допущенных к мегабюджетам, принят наш Сергей Бодров. Его «Седьмой сын», который в 2015 году на экраны мира, стоит более $120 миллионов. В Бодрове — ноль вальяжности, присущего отдельным кинематографическим персонажам барства. Некоторые из отечественных кинематографистов — сама слышала — говорят о нем не без скепсиса: «Ладно, он — профессионал, но полета ему не хватает». При этом главный дефицит российского кино, на мой взгляд, — именно профессионализм. Мастера, владеющие профессией, независимо от места рождения, востребованы во всем мире. Бодров — мастер. Кто сегодня поверит, что режиссуре не учился… во всяком случае, в институте. Хотя, по его словам, режиссуре он учится всю жизнь, на каждой картине, на каждом просмотре.

Изначально он писал для разных изданий, но затем «ушел» в сценаристы.


— Возможно, вы мечтали о каком-то особенном кино? Насколько эти мечты осуществились?

— Что я люблю, и как кажется мне, чему научился — рассказывать историю. Вспоминаю нашу общую работу с Георгием Данелия. Мне казалось, он может все придумать на съемочной площадке. Ничего подобного. Все прописано, подробнейшим образом выстроено на бумаге. Он мучает соавторов, продумывая каждую мелочь, называя это — «выжать лимон досуха». Ведь на съемках может повезти — и какая-то идея сверкнет, а может — и нет. В хорошей истории, которые я люблю слушать, читать, смотреть, а если повезет — и сочинить самому, для меня первостепенна эмоция.

— Но помимо эмоции в ваших сюжетах, часто опирающихся на фольклорное, притчевое начало, не менее важна крупность героя. Не обязательно масштаба Чингисхана, я имею в виду человеческую сложность, которая притягивает к героям «Кавказского пленника»…

— У «Кавказского пленника» была отличная родословная. Конечно, с текстом Льва Николаевича мы обращались довольно вольно, но основа была мощной.

— Персонажами нового фильма «Седьмой сын» стали ведьмы и ведьмаки. Неужели прочитав популярную детскую книжку из серии Джозефа Дилейни о борьбе с мистическим злом, вы так увлеклись ею, что возмечтали об экранизации?

— Это было предложение продюсеров, проект, который 7 лет гулял по студиям. За него брался Тим Бертон… Не случилось. Был еще режиссер, которого отстранили. Мы с продюсерами решили и саму историю, и героя сделать взрослее, жестче. Из 12-летнего подростка он превратился в юношу. Месяцев восемь дорабатывали сценарий. А сюжет, да, заинтересовал. Это же история «Охотника на ведьм» с гриммовской интонацией. И герой Джеффа Бриджеса в молодости был влюблен в молодую девушку, которую потом назвали ведьмой.

— Ах, Витязь, то была Наина…

— Да, меня всегда притягивают архетипические сюжеты. Вот я задумался: что в этой истории меня может заинтриговать? Ведь героиню Джулианны Мур сначала оклеветали, назвав ведьмой, — ну раз так… она ожесточится, вернется ведьмой. То есть мы сами творим зло, и оно возвращается к нам бумерангом как возмездие.

— Этой идеей вы увлекли и мегазвезд уровня Бриджеса и Мур? Сложно было с ними?

— Если в Голливуде и существует диктатура, то диктатура компетентности. Они — высококлассные спецы. Приходят с кучей идей. Джефф принес на репетицию 30 страниц текста, где подробно описал предыдущую жизнь своего персонажа. Я сказал: «Джефф, потрясающе. Возможно, это другое кино, но для нас здорово знать, кто твой Мастер Грегори и откуда. Как они познакомились с героиней Джулианн, что между ними было. Этого нет в картине, но есть напряжение отношений, которые не начались в одном кадре и не завершились — в другом».

— Мне кажется, для вас важен еще один центр притяжения — эзотерика, во многих ваших сценариях есть влияние магического реализма, Кастанеды. Вас привлекает пограничное состояние сознания, расширение восприятия?

— Я думаю, что наш мир непрост. Есть реальность, существующая за краем нашего зрения. Конечно, в «Седьмом сыне» есть токи иррационального, но в результате получилось семейное, временами смешное кино. И философия существует в едва ощутимом соприкосновении с сюжетом. Хотя мне было интересно об этих соприкосновениях размышлять.

— Говорят, сложная костюмная постановка с многомиллионным бюджетом для режиссера — настоящий адреналин, наркотик, которого ему потом не хватает. Вы снимали картину с 125-миллионным бюджетом. Каково это?

— Для меня это прежде всего большая ответственность. Перегрузка. Как в космосе. Ошибки дорого стоят. Надо быть снайпером. С другой стороны, понимаешь, что не можешь быть под постоянным напряжением. Просто ничего не снимешь. И на каком-то этапе отрешаешься от мандража, начинаешь делать свою работу — спокойно снимать кино. Как если бы снимал его за 2 миллиона. Но если ты архитектор, интересно же построить что-то крупное, олимпийский стадион например. Это задача на вырост, а уж вытянул ты ее или нет, вопрос. Но есть профессиональный азарт.

— Сколько лет наблюдаю за вашими передвижениями по миру, кажется, что вам везде комфортно. Вы, как никто, почувствовали Казахстан в акварельном «Сладком соке внутри страны», потом были «восточные империи», потом Штаты… Ощущение, что мимикрируете, прирастая к месту.

— Не к каждому. К Москве сейчас при всем желании трудно прирасти. Это тяжелый, недружелюбный город. Азия, действительно, мне близка. Люблю этих людей, ритм жизни, кухню. Но дело не в мимикрии: с другой страной легче установить диалог, оставаясь самим собой.

— Что может нам дать Восток в понимании себя, зависших между византийским и западным менталитетом?

— Стараясь понять, что такое Китай, надо отстраниться от самодовольства, комплексов, непомерной гордыни. Мы жили в пещерах, когда в Китае уже были библиотеки. Как и Индия, это древнейшие цивилизации, в основе которых буддизм — одна из самых богатейших миролюбивых религий. Нам трудно согласиться с тем, что кто-то древнее нас, а порой — и мудрее. Почему русские люди приезжают в Америку и создают в ней Google? А дома не получается! И это очень обидно. Считаю себя русским режиссером. Но все время думаю: почему у нас нет Билла Гейтса, Стива Джобса? Надо задавать себе подобные вопросы, даже если они неприятны.

— Когда я была с вами в жюри «Кинотавра», обратила внимание, что ваша внешняя мягкость обманчива: вы принципиальны, бескомпромиссны почти до жесткости, без оглядки на авторитеты. Сегодня честность у нас не в почете.

— Думаю, с годами я стал лучше. Я тоже был склонен к компромиссам: и в личной жизни, и в профессиональной. Случалось, циничен в выборе. К примеру, понаписал кучу сценариев, из которых половину фильмов даже смотреть не хочется. А кино — штучная, страшно затратная вещь. Каждый фильм отнимает столько времени, жизни, эмоций. Поэтому нужно быть как можно честнее с самим собой. Я стараюсь. Но на авторитеты оглядываюсь. Есть люди, и в России, и в мире, которых чрезвычайно ценю. Понимаю, что до них не дотянуться, но существует беспримесная радость общения. Теренс Малик, Георгий Данелия… Алексей Герман был у меня неофициальным худруком на моем первом фильме «Сладкий сок внутри травы».

— Алексей Юрьевич тепло о вас отзывался.

— Это огромный человек с фантастическим чувством юмора и парадоксальностью суждений. Я ему позвонил, когда «…Лапшин» был сослан на «полку», и Леша лежал лицом к стене несколько месяцев. Мы не были знакомы, я просил быть его худруком и повез их со Светой Кармалитой в Казахстан. В Алма-Ате они прочли приказ, запрещающий им работать — на всех студиях Союза. Тогда я попросил казахских коллег что-нибудь придумать. Они заказали Леше и Свете сценарий по книжке «Шелковый путь» (про сценарное дело в приказе забыли упомянуть). Но ко мне на съемки Леша все же приехал. Посмотрел сурово и сказал: «Вот так и снимай!» На этом его руководство закончилось. Потом они меня проклинали: колесо фортуны повернулось, а им надо было дописывать этот сценарий. И они написали гениальный кинотекст «Гибель Отрара». Я раз пять перечитал его перед съемками «Монгола» — хотелось «напитаться» этой атмосферой.

— 12 лет прошло с момента гибели Сергея Бодрова-младшего. И вы, и его семья, и продюсер Сергей Сельянов избегали шумихи вокруг его имени, не участвовали в телепрограммах, документальных фильмах.

— Ему выпало стать героем, образом своего времени. «Брат» меня поразил.

Мне трудно судить, какой он у меня в картине «Медвежий поцелуй»… Он был слишком близок ко мне, к своему герою…Я хорошо понимал: как и что он сделает.

— «Медвежий поцелуй» недавно пересматривала — это одна из самых нежных эзотерических сказок. Ретроспективно она мне показалась фильмом-прощанием. И сцена, когда гадалка герою предсказывает судьбу, которую вы монтируете с темной водой. И финал, где он в образе Медведя уносится в лес…

— Кто мог предположить, что это последний фильм. Я позвал его сниматься просто потому, что хотел быть с ним. Наговориться, пообщаться. Часто думаю, как бы он вел себя в нынешней непростой ситуации. Он тоже был бескомпромиссным. И повзрослел быстро. Мгновенно. И «Связной», его незавершенный фильм, обещал стать мощной зрелой работой.

— Не думали завершить его замысел и снять «Связного»?

— Мне предлагали… Но это его замысел. Его. Не нужно за это браться. Не знаю, говорил ли я вам: я поехал тогда «Монгола» снимать, зная, насколько это будет тяжелая картина. Но мне нужно было оторваться, отвлечься… А еще я надеялся, что сниму достойный фильм. Верю, что люди где-то когда-то встречаются… Он всегда гордился, если я делал что-то хорошее. Гордился мною, так же, как я им. Я думал: «Хорошо бы сделать приличную картину — он бы еще раз был мною доволен».

— Почему в России редко удаются фильмы о современности? В чем причина провинциальности, неконвертируемости основного потока фильмов?

— Не всегда удается, но стараюсь смотреть как можно больше отечественных фильмов. Среди них есть работы, находящиеся в прямом диалоге с действительностью. Мне интересно то, что делает Юрий Быков, Ваня Вырыпаев. «Левиафан» Звягинцева — серьезное, честное кино, достойное уважения. Кажется, появились и молодые авторы, участники последнего «Кинотавра». Не знаю, как им будет работаться в условиях новых запретных законов. Тут я согласен с Михалковым, что мат как средство выражения крайнего состояния человека оправдан. К тому же это часть нашей культуры, живого языка — огромное число людей так разговаривают. Теперь язык будут «оскоплять».

— Но среди депутатов распространена такая точка зрения: мол, кино обязано звать «в даль светлую», возвышать, так сказать. А вы нас опускаете…

— Все это ханжество и глупость. Опускают народ они сами, потому что ничего инновационного, толкового, кроме запретов, придумать не могут. Другое дело, что даже у лучших современных российских фильмов нет зрителя, нет залов.

— Но ведь не только потому, что картины выпускают малым тиражом или не выпускают вообще. Зрителя нет, потому что мизерное число людей хочет смотреть актуальное кино, не развлекающее, избегающее прекраснодушия.

— Это проблема не только России. Происходит коррозия публики, ее взаимоотношений с экраном. Даже продвинутый зритель все чаще смотрит фильмы в онлайн, скачивает в компьютер. Мы теряем обратную связь. В США становится все меньше прокатных компаний, занимающихся продвижением арт-хауса. Остается Нью-Йорк, Париж, Лондон — где ты можешь увидеть кино со всего мира. Но ведь без авторского фильма, разрабатывающего киноязык, адресованного синефилу, — кинематограф просто не может развиваться.

— Есть еще одно существенное отличие от других стран: у нас уже произошло столь «результативное» опыление телевизором, что заметно изменился и «запрос». Мы же говорим об умном зрителе, способном отличать поделку от искусства. Зритель, с воодушевлением поддерживающий любое решение партии и правительства, и кино хочет смотреть воодушевляющее или «ржачное», каких-нибудь новых развеселых «Кубанских казаков».

— Это действительно беда. Политикам стоило бы подумать о том, какой народ они хотят видеть в стране. Все идет к изоляции, к оторванности от общемировых культурных ценностей. И это не смешно: в современном хайтековском мире превращать страну в Северную Корею...

— Ну вот, мы попали в эту воронку. Мы вновь воинственны и страшим весь мир, и советское прошлое пристально вглядывается в современность. Отчего мы несемся по этому замкнутому кругу без оглядки на исторические уроки?

— Много причин. Но прежде всего — проблема в свободе. Той самой, о которой мы десятилетиями мечтали. Свободе слова, передвижения, творчества. Мы ее получили. Нам ее дали, как продпаек. А за свободу надо умирать. Она ценится тогда, когда выстрадана, когда ее завоевали. Нагрузкой к выданной нам свободе был рынок, поначалу мутно-непонятный. Поэтому туда ринулись первым делом рисковые люди с головой, а также авантюристы, жулики. И мы получили общество с исковерканной экономикой и разрушенной моралью. Помню, был у меня продолжительный разговор с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, уже экс-президентом. На вопрос: «Как же это все случилось?» — он ответил: «Сережа, ты даже не можешь представить, как я — самый могущественный человек в мире с ядерными ракетами, армией… боялся. В том числе опасался что-то радикальное предпринять. Мы с Шеварднадзе говорили на даче в саду — шепотом. Настолько безразмерным был страх». Антон Павлович велел рабскую кровь выдавливать, но помимо рабства в нашей крови сидит страх, парализующий волю. С такой изувеченной генеалогией сложно, потому что страх — компас, ведущий к краю. И ощущение, что мы снова на краю. Упущены шансы. Все за гранью смысла, резонов — в том числе политических… А с другой стороны, как ни печально, но с точки зрения логики система, основанная на порочных методах, должна была выйти из-под контроля. Вот такой сбой и произошел…

Я знаю страну, много ездил, еще когда работал в «Крокодиле», потом с показом картин. Везде мне встречались умные люди. Головастые. Толковые. Любящие родину, те, кто хотел жить в своей стране. Но всегда не востребованные системой. Сейчас они в основном либо на чемоданах, либо уже на Западе.

 Отправлено: 25.09.14 03:33. Заголовок: Юбилей у Владимира М..

Юбилей у Владимира Меньшова. По этому случаю - интересная публмикация в "РГ":

Владимир Меньшов отмечает юбилей

Валерий Кичин

Режиссер и актер Владимир Меньшов - человек поступка. Когда в конкурсе MTV победил фильм "Сволочи", для него неприемлемый ни идейно, ни эстетически, он просто не стал вручать его авторам приз - сказал то, что думает о таком кино, - и ушел со сцены. Он резок в оценках и крут в решениях. Зато когда самая своенравная из наших актрис Людмила Гурченко стала сниматься у него в фильме "Любовь и голуби", она чувствовала себя счастливой: попала в волевые руки режиссера, знающего, чего он хочет добиться. А это и в кино и в жизни - редкость.

Его первая большая роль в кино тоже была по тем временам прежде всего поступком. Фильм Алексея Сахарова назывался программно: "Человек на своем месте" - и в начале 70-х прозвучал как взрыв бомбы: в нем замшелых партийных "доверенцев" теснила дерзкая, полная планов молодежь, и задача такого кино была провокационна - побудить новые поколения к самостоятельным решениям. Меньшов играл молодого механизатора, который сам себя предлагал в председатели колхоза, делом доказывая, что смекалка и умение берут города. Не знаю, в какой степени режиссер угадал природу выбранного им актера - мы с Меньшовым тогда еще не были знакомы, но сдается, что и Меньшов повлиял на роль, и роль - на Меньшова. Вот так красиво давать отпор привычному распорядку вещей и упрямо двигать вперед прогресс - почин был заразителен, и фильм стал одним из тех произведений, которые реально готовили перемены в стране - закладывали в общественном сознании энергию грядущей перестройки.

Как режиссер Меньшов дебютировал фильмом тоже более чем крутым. Его "Розыгрыш", один из лучших образцов "школьного фильма", долго не сходил с экранов, и даже был сделан его ремейк - как водится, значительно более слабый. Завершенных режиссерских работ у Меньшова пока всего пять, но все невероятно популярны. "Москва слезам не верит" удостоена "Оскара" и стала для мира визитной карточкой тогдашней России. "Любовь и голуби" вошли в число телевизионных хитов вровень с эталонными комедиями Эльдара Рязанова. "Ширли-мырли" стали редким примером сатирического фарса, их гэги стали фольклором. "Зависть богов" полнее всех отразила переломный момент в жизни страны - когда обросший ракушками "Титаник" по имени СССР уже угрожающе кренился. Шестой фильм, "Салонная драма", был задуман как мюзикл, и даже был снят большой эпизод, красивый, музыкальный и звездный, но все застряло из-за отсутствия финансирования - похоже, эта картина так и не будет закончена. Но и с пятью фильмами Меньшов вошел в число наших классиков и авторитетнейших людей российского кино.

Он более чем болезненно воспринимает ломки, в которых страна мотается последние четверть века. Отчетливо понимает пороки, разъевшие советскую систему, - пересмотрите "Ширли-мырли" или "Зависть богов". Но точно знает, что, благодаря этой системе или ей вопреки, в стране состоялось многое исторически бесценное - пересмотрите "Москва слезам не верит" и "Розыгрыш".

Обо всем этом мне давно хотелось с ним поговорить. И были долгие разговоры, и были подготовлены газетные интервью. Но каждый раз, перечитав сказанное, Меньшов текст браковал: надо переговорить заново! Окружающая обстановка менялась очень быстро, еще вчера актуальное на глазах устаревало, новые события требовали осмысления. Как человек обстоятельный, мой собеседник не хотел спешить с выводами. Теперь пришла пора поздравить мастера с юбилеем, и я рискну обратиться к этим беседам: в них отзвуки того очень серьезного, противоречивого и подчас мучительного, что составляет нашу общую историю, боль и надежду - суть наших бесконечных споров.

Грязи и князи

Итак, возникло, мягко говоря, непонимание между тем, что у нас называют силами демократии, и большинством населения страны. Оно уже очевидно. В чем его причины?

Владимир Меньшов: Это началось, когда в части общества сложилось представление о том, что советская власть была сплошной ошибкой. Сейчас уже заикнуться о том, что коммунизм как идея была вполне благородна, - значит навлечь на себя огонь. Мне объяснят, что это путь преступный и тупиковый, мы его прошли и больше не хотим. Мы выплеснули суть - то здоровое, с чего все начиналось.

Но вы и сами относились к советским нравам весьма критично. Помню сарказм, с которым вы в "Зависти богов" описываете мир, где человек не имеет права полюбить не по партийному уставу.

Владимир Меньшов: Критический взгляд был и в фильме "Москва слезам не верит", и в "Розыгрыше". "Розыгрыш" - это противостояние прагматика Комаровского и мальчика, который романтичен и открыт миру. Комаровский, по фильму, был неправ, и я получил ощутимый удар от части критиков, которых такая позиция не устраивала. Так что в обществе это противостояние наметилось уже 30 лет назад! В фильме "Москва слезам не верит" общество уже было четко разделено на "народ" и "элиту". И "элита" фильм не приняла.

В чем вас упрекали?

Владимир Меньшов: В лакировке - такой карьеры, какую сделала героиня Веры Алентовой, в СССР якобы сделать нельзя. Я все это слушал и понимал: сложилась концепция, по которой честный человек здесь выжить не может. И если в центре фильма баба, то надо показать, под кого она легла, чтобы стать директором завода, с кем договорилась и как по блату пролезла в руководство.

А кто считал это неправдой?

Владимир Меньшов: Страшно вспомнить - Михаил Александрович Ульянов. Тот самый, который приехал в Москву из сибирского города Тара, поступил в училище, потом играл второстепенные роли в театре, в сорок лет сыграл в "Председателе" и стал знаменитым, получил Ленинскую премию, вошел в ревизионную комиссию ЦК. И он искренне утверждал, что человек "из народа" при советской власти не может пробиться!

Вы как-то сказали с горечью: в постсоветской России восстанавливается сословное мышление. Но при советах тоже были сословия - да еще какие! Вас вот не пустили даже "Оскара" получить, а поехал кто-то другой, из того сословия, которому ездить было положено.

Владимир Меньшов: Все мои неприятности определялись либо мною самим, либо моими коллегами, писавшими доносы. Конечно, я делал много глупостей - от недостатков воспитания, мировоззрения. Не понимал, кто мои друзья, а кто враги. Не понимал и степени озлобленности, которую вызвала в кинокругах премия "Оскар" за фильм "Москва слезам не верит".

А кто вместо вас вышел получать "Оскара"?

Владимир Меньшов: Наш атташе по культуре Дюжев.

А публике было сказано, что лауреат заболел?

Владимир Меньшов: Понятия не имею. На мировые премьеры картины меня тоже не пускали. Я спрашивал: что же такого я натворил? И после уклончивых ответов типа "Меньше надо трепаться!" мне удалось выйти на КГБ в лице Филиппа Денисовича Бобкова, он и рассказал, что на меня лежат доносы от коллег, а на такие "сигналы" "органы" обязаны реагировать. Доносы примитивные: мол, я восторгался тем, как все хорошо в заграничных магазинах. Этого было достаточно, чтобы стать "невыездным". А фильм шел по миру в качестве визитной карточки советского образа жизни! Поверьте, нет у меня личных счетов: мол, сволочи, испортили мне жизнь! Но этот инцидент остается характерным примером бреда, до которого система себя довела.

И все же как насчет насаждаемого сословного принципа? Ведь он в России был и до советской власти, и при ней, и после нее.

Владимир Меньшов: Я говорю о сословности как способе делить людей по крови и рождению. В советское время на это никто не решался. Если и возникал зазнавшийся партийный бурбон, то быстро слетал на самый низ.

Тогда разберемся: наша новая элита возникла не из графов и отлично иллюстрирует поговорку "из грязи в князи". Причем часто из грязи криминальной.

Владимир Меньшов: И при этом они считают себя избранными. Уже их дети - как бы белая кость: у них заграничное образование и другой круг общения. И самое поразительное: наша интеллектуальная элита согласилась с тем, что люди не равны от рождения! Что одни имеют право, другие - нет. Что одни - творцы истории, а другие - сырье для нее. Что одним нужна культура, а для других она необязательна (сколько раз мы слышали по "демократическому радио", что, мол, не нужно навязывать высокую культуру массам). Вот где для меня начался другой мир.

При советской власти эту психологию разрушали - каждому давался шанс. Ценился талант. А теперь кличут себя аристократами, вспоминают дворянских предков - постельничих и сокольничих - и этим гордятся! Мне, интеллигенту в первом поколении, это понять невозможно. И тогда я думаю: насколько же благородней общество, в котором любому парню из деревни давался шанс. Все было продумано: выявлялись народные таланты, и оказывалось, что талантов уйма - далеко от Москвы, в глубинке, везде. Надо искать, проводить конкурсы, олимпиады, вытаскивать талантливых ребят, учить их. Это делалось с размахом, и выигрывало все общество. А сейчас шанса не дается: мол, кто он такой и зачем это ему! И учить будут только за деньги. А если нет денег доехать из той самой Тары до ближайшего университета? В этом смысле общество сделало фантастический шаг назад.

Был такой талант - Сергей Королев, отец русского ракетостроения. Лучшие годы жизни провел в шарашке. Значит, в том прошлом, которое нам обоим дорого, есть позорные пятна?

Владимир Меньшов: Конечно. Но исторический подход - это язык цифр и фактов. А послушаешь иных ораторов - и получается, что половина страны сидела, другая ее охраняла. Кто тогда строил, изобретал, летал к полюсу, писал книги и музыку, воевал? В результате мир смотрит наши фильмы - и видит неандертальцев, умеющих только материться, хватать за грудки и уничтожать друг друга. Вот что остается благодаря такому кино от нашей истории. И какое счастье, что есть такие картины, как "Баллада о солдате", - они свидетельствуют о том, как все было на самом деле. Вот где начинаются наши разногласия: хватит твердить, что мы - дерьмо!

Детская болезнь

В связи с этим - о кино. Расхожий теперь тезис: в СССР снималось сто фильмов, из которых десяток шедевров, остальные - привет!

Владимир Меньшов: Вообще-то десяток шедевров - великолепный результат. Сегодня и мечтать о таком нельзя.

Но трудно согласиться, что остальные - привет. Сегодня смотришь по ТВ рядовые фильмы тех лет - иной уровень профессии, человеческого достоинства и того, что называют духовностью. Даже уровень внутренней свободы - иной.

Владимир Меньшов: Это правда. Я не был поклонником фильма "Высота", но вот пересмотрел - как же мощно сделано! Сегодня такое снять - никаких денег не хватит. Режиссеров учили: ты должен все знать и уметь. А что умеют нынешние ребята - по их фильмам чаще всего не видно. Во ВГИКе больше нет конкурса - принимают, у кого есть деньги. Есть прекрасные студенты, но уходят в клипы, в рекламу - а потом вернуться в искусство уже трудно. Говорят: вот снимете картину, чтобы закрепиться, другую - для денег, а уж третья будет настоящая, для души - фигушки! Никогда уже этого не будет. Впрочем, новому кино во многих случаях режиссер и не нужен - достаточно умелого монтажера. Если бы я начинал жизнь сейчас, я бы не пошел в кино. Мне сегодняшний кинематограф не интересен - он не имеет отношения к тому, на чем я рос и о чем думал. Для меня высочайшими образцами были "Пепел и алмаз" Вайды, "Девять дней одного года" Ромма, "Восемь с половиной" Феллини - вот сгусток киноязыка!

И все-таки если говорить о ваших фильмах - они довольно зубасты и критичны по отношению к той самой реальности, о которой мы теперь вспоминаем с симпатией.

Владимир Меньшов: Ну нет, я особенно не замахивался. Хотя был у меня один сценарий, который всех испугал, - "Требуется доказать", по мотивам книги Ленина "Детская болезнь левизны в коммунизме".

Ого!

Владимир Меньшов: Я его написал к столетию Ленина и подавал его на конкурс во ВГИК. Там сделали вид, что не заметили. Потом отнес драматургу Шатрову, Шатров передал рукопись своему соавтору Владлену Логинову, который работал в Институте Ленина и на своих лекциях иногда рассказывал очень неожиданные вещи. Логинов передал сценарий Юрию Любимову, тот даже собирался его ставить. Стуруа заинтересовался...

О чем был сценарий?

Владимир Меньшов: О том, что такое компромисс, что такое предательство, как эту границу определить. В связи с конкретным событием - Брестским миром. Имели право коммунисты на заключение Брестского мира ради того, чтобы спасти революцию, или надо было вступить в кровавый бой, идти по колено в крови - и проиграть? Там шел философский спор двух людей. Я недавно перечитывал эту книгу - нет, совсем не глупа.

Но кино-то требует какого-то сюжета...

Владимир Меньшов: Сюжет уголовный. Люди попали в руки бандитов, которым надо от них чего-то добиться. И все время решают, что делать. Я их назвал "правые" и "левые" - между ними идет философский спор с цитатами из Ленина. Это было довольно смело.

Что могло быть смелого в сценарии по книге Ленина?

Владимир Меньшов: Это сейчас так кажется. А для того времени - смело. Там был предмет для дискуссии. Мы представляем компартию как железную диктатуру, а ведь там все решал съезд. До 1934 года были фракции, крылья, шла политическая борьба между ними - в итоге принимались обдуманные решения. И о коллективизации, и об индустриализации. Решения не один Ленин принимал - был очень боевой состав ЦК и всего аппарата партии. Да и на местах люди были боевые.

Что же в таком сценарии могло напугать?

Владимир Меньшов: Сама постановка вопроса. Уже выросли после Ленина два поколения. На Сталина огрызались, а Ленин был иконой, и обсуждать тут нечего. Хотя никто его по-настоящему не читал! Это мне стало интересно: модель жизни, история партии. Так создаются партии, так создаются театры, семьи - этот закон действует всегда одинаково. Сначала единение - потом раскол. Мне было крайне любопытно читать историю партии - до высылки Троцкого она была интересной, полезной, нужной. Людям надо было ее знать: как существует общественная жизнь, как она придумана. Когда знаешь эту модель, то тебя уже не удивляет то, что происходит - это как матрица. Я писал этот сценарий в 1970 году - но так ничего и не вышло. Сейчас я понимаю, что сама партийная доктрина была уже мертва, и это делало споры бессмысленными.

Если мертва, то почему вы считаете ее ломку злом?

Владимир Меньшов: Я не считаю, что она была неправильной. Она пошла по неверному пути: мы выламывались из общекультурного мирового процесса.

Советский Союз?

Владимир Меньшов: Да, Советский Союз. В странах Востока - в Китае или Вьетнаме - своя жизнь, своя культура. Но Россия всегда ощущала себя частью Европы - по крайней мере, передовая часть ее интеллигенции. А мы оказались отодвинутыми от нее, отгорожены от происходящих там процессов. На Западе появились, к примеру, "Битлы", они перевернули музыкальный мир - а для нас их как бы не было вообще. И мировое кино было для нас запретным. Дурь заключалась в том, что партийное руководство столкнулось с новой проблемой, но не было нового Ленина, чтобы эту проблему решить.

В 60-е годы дали выплеснуться этой энергии - а потом снова зажали. И в итоге она выродилась в антисоветчину. Горбачев был воспринят обществом с почти всеобщим одобрением, потому что надоели речи престарелого Брежнева. Все надеялись, что произойдет обновление социализма. А потом выяснилось, что значительная часть нашей интеллигенции считает, что социализм - тупиковая ветвь истории, что мы не туда пошли, не то стали делать. Что только дай свободу - и у нас будет как в Америке. И мало кто вспоминал о том, какими трудами достигается красивая жизнь, и сколько потрачено столетий, чтобы сложились такая Европа и такая Америка. Считали, что достаточно сменить общественный строй - и появятся дороги, небоскребы, нормальная армия. Это был сумасшедший дом! Начались скоропалительные решения, направленные только на ломку монстра, - а там посмотрим, главное, чтобы от него осталась выжженная земля. В том и заключалась подлость: нам говорили о жутком чудище коммунизма, ввергшего нас в дикое состояние. А это дикое состояние заключалось в том, что у нас была вторая экономика в мире, во многих областях мы тягались в США, и хотя это нам стоило немало, были могучим государством. Нет, это все было ошибкой - сказали нам.

Из мифа в миф

Страну кидает из мифа в миф, из крайности в крайность: прежде - "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!", теперь - в СССР не было и не могло быть ничего хорошего.

Владимир Меньшов: Эти новые мифы так и не внедрились в сознание: они ничем не подтверждены. Советские мифы внедрялись вместе с постоянным ростом могущества страны. Мифом был Стаханов или нет - в таких условиях уже не так важно. Важно, что производительность труда в стране стремительно росла, мы достигли экономического равновесия со всем западным миром. А сейчас мифы нечем подтвердить. Только общая растерянность.

Один из расхожих мифов - о беспорочной, светлой, благополучной, прекрасной России, которая была разрушена в семнадцатом. И мы теперь бодро маршируем к этому светлому прошлому.

Владимир Меньшов: Этот миф внедряется, но тоже безуспешно. Нам пытались доказать, что Россия была передовой страной и только по злому умыслу свалилась в революцию, сама себе устроила погром. В 1985 году этот миф работал. Был популярен Станислав Говорухин с его "Россией, которую мы потеряли", он создавал этот миф одним из первых. Потом взялись за дело люди, которые инстинктивно не поверили этому и стали разбираться - сами полезли в статистические сборники, в газеты прошлых лет. Полезли - и выяснилось много интересного.

Да и русские классики, если перечитать, много интересного могут порассказать о порядках и нравах, которые страна попыталась лечить революцией... Какие традиции советского прошлого, на ваш взгляд, мы должны были продолжить?

Владимир Меньшов: Все, чему меня учили в школе, - все это было правильно. Нас воспитывали гражданами, патриотами, хорошими людьми. Для этого существовала масса организаций - пионерия, комсомол. Нас учила прекрасная литература. Сейчас потеряны ориентиры, и общество не понимает, что движется к катастрофе. Точно так же в свое время Николай II не понимал, что страна идет к краху, хотя в массах уже вовсю полоскали имя царя. КПСС не понимала. Теперь не хотим понять мы. Не хотим учиться на собственном опыте. А этот шанс упущен: все тупо ненавидят советское время. Вот это неумение отделить в прошлом преступное от того, что действительно было завоеванием системы, и привело к той России, которую мы теперь имеем: она превращается в государство седьмого сорта.

По-моему, важную роль в этом сыграл и быстрый дрейф от знания к вере. Наука замолчала, зато заговорили самые темные верования, в ходу мистика и мракобесие.

Владимир Меньшов: Если так пойдет дальше, то эта пружина дойдет до конца и начнет распрямляться обратно - и мы снова будем купаться в бассейне "Москва". Я человек неверующий, некрещеный, у меня свои отношения с высшим разумом, но они не сводятся к мыслям о загробной жизни и прочей очевидной чепухе. Конечно, еще многое предстоит узнать, еще много непознанного. Восхищение вызывает устройство природы, изумительные механизмы, которые она сама себе задала, законы существования, бесконечная эволюция. Необыкновенно интересны эти процессы самоорганизации - читать о них мне интереснее, чем Библию.

Для меня религия - одна из форм организации общества, которую оно уже преодолело. Я был на Святой Земле - и никакого трепета не ощутил. Чаша Грааля хранится, если верить священникам, сразу в нескольких церквях. Да и в Москве: закрыли знаменитый студенческий театр, вернули здание церкви - в театр всегда было паломничество, теперь там пусто. Все это рано или поздно аукнется. А пока - да, это тоже ведет страну к гибели. И я серьезно опасаюсь, что XXI век Россия не переживет - превратится в территорию, куски которой будут постепенно отпадать. Как-то на телепередаче "Сто вопросов взрослому" я спросил школьников: кто хочет жить в России? Треть сказала, что хочет уехать! Если у родителей появляется возможность, они валят отсюда.

На что же надеяться?

Владимир Меньшов: Моя надежда и мое чувство все-таки говорят мне, что такое произойти не может. По отношению к фактам это чувство ирреально. Но жизнь неожиданнее, смешнее, талантливее наших придумок. Не знаю, куда нас вывезет и когда в нашем сознании может случиться переворот. Мы рассчитываем только на ту парадигму, в которой мы сейчас существуем. Но наша жизнь уже показала, как четверть века назад она резко, в один день изменилась - благодаря появлению лишь одного, по сути, человека. Никто не мог этого предполагать. Как никто не мог предвидеть февральскую и октябрьскую революцию...

 Отправлено: 25.09.14 04:26. Заголовок: Вот не знаю, про нов..

Вот не знаю, про новую книгу Ширвиндта сюда или в книги? Наверное, сюда.

Вышла новая книга Ширвиндта "Склероз, рассеянный по жизни"

Сусанна Альперина

Театр Сатиры 1 октября 2014 года отмечает свое 90-летие. По случайному совпадению в этот же год исполнилось 80 лет его художественному руководителю, замечательному артисту Александру Ширвиндту. По этому поводу Александр Анатольевич, который в последнее время часто балует читателя (он же - зритель) литературными новинками, выпустил новую книгу. Она вышла в издательстве "Колибри" - 300 страниц воспоминаний и афоризмов. Все записано в обратном порядке - от нынешнего момента и до дня рождения Александра Анатольевича.

"Да! Наступил, наверно, срок -
Пора поддаться искушенью
И жизни подвести итог,
Чтоб не заигрывать с забвеньем"

- четверостишие Ширвинта обозначает суть книги. Ему есть о ком и что рассказать - о Михаиле Козакове и Михаиле Державине, Анатолии Эфросе и Льве Дурове, Ростиславе Плятте и Льве Лосеве, Валентине Плучеке и Андрее Миронове, Булате Окуджаве и Александре Володине. В книге замечательные фотографии из личного архива, многие из которых раньше нигде не публиковались. С разрешения издательства приводим отрывок мемуаров для читателей "РГ". А сама книга уже есть на прилавках книжных магазинов.

***

"Лоскутное одеяло мыслишек. Старческие мысли приходят во время бессонницы, поэтому одеяло здесь не попытка афоризма, а натуральное покрытие. Надо успеть добежать до листа бумаги. Если маршрут через туалет - пиши пропало. То есть пропало то, что хотел написать. Физическое состояние организма провоцирует осмысление. Осмысление тяготеет к формулировкам. Формулировки начинают попахивать мыслью или, в крайнем случае, мудростью. Мудрость смахивает на индивидуальность. Утром понимаешь, что вся эта старческая трусость уже имеет многовековую подоплеку и продиктована всяческими гениями. Тупик!

Годы идут... Все чаще обращаются разные СМИ с требованиями личных воспоминаний об ушедших ровесниках. Постепенно становишься комментарием к книге чужих жизней и судеб, а память слабеет, эпизоды путаются, ибо старость - это не когда забываешь, а когда забываешь, где записал, чтобы не забыть. Вот, например, предыдущую мысль я записал в одной из трех своих книг, вышедших ранее. И забыл. Сейчас прочитал - будто в первый раз. Чего желаю и тем, кто их тоже читал. Склероз пришел как прозрение.

***

В Театре сатиры была режиссер Маргарита Микаэлян. Как-то на заседании художественного совета она поднялась и сказала: "Мне много лет, я давно работаю в театре. Слушаю я сейчас это обсуждение и думаю: ну сколько можно? И я решила - с сегодняшнего дня не врать". Плучек говорит: "Мара, поздно".

***

Однажды я наткнулся, кажется, у Ромена Гари (он же Эмиль Ажар) - иногда мучительно хочется блеснуть начитанностью, - на фразу: "Он достиг возраста, когда у человека уже окончательное лицо". Все! Перспективы роста и перевоплощения уже больше нет - надо смириться и дожить с этой физиономией…

***

Молодым - везде у нас дорога,
Старикам - везде у нас почет.
Я старик, стоящий у порога
Жизни, что закрыта на учет.

***

Старики должны быть беспомощны и трогательны, тогда их жалко, и они нужны для ландшафта и секундного осмысления молодежью бренности существования. Воинственно молодящихся стариков надо сбрасывать со скал. За неимением скал - сбрасывать со счетов. Я имею в виду банковские.

***

Меня один хороший доктор успокоил. "Даты - это все бред. Возраст человека, - сказал он, - определяется не датами, а его существом". Иногда, очень недолго, мне бывает где-то в районе 20 лет. А иногда мне под 100.

***

Знаменитая строчка Булата Окуджавы: "Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке" - в нашем случае теперь: "Чтоб не упасть поодиночке".

***

Долго жить почетно, интересно, но опасно с точки зрения смещения временного сознания.

***

Помню (все-таки помню) 90-летний юбилей великой русской актрисы Александры Александровны Яблочкиной на сцене Дома актера, который через некоторое время стал называться ее именем. В ответном слове она произнесла: "Мы... артисты академического, Ордена Ленина, его императорского величества Малого театра...

***

День рождения нашего театра совпадает с Днем старого старика, или (как там?) престарелого человека… Так что у меня двойной праздник. Театру Сатиры - 90 лет. Каждые десять лет мы празднуем юбилей. За отчетный период я их сделал четыре - 60, 70, 80, 90. К 60-летию на сцене был установлен пандус в виде улитки. На нем выстроилась вся труппа. Наверху, на площадке, стояли Пельтцер, Папанов, Менглет, Валентина Георгиевна Токарская, прелестная дама с трагической судьбой... Я вел программу и представлял труппу: "Вот молодежь... а вот среднее поколение... а вот наши ветераны, которые на своих плечах... И наконец, - кричал я, - вечно молодой пионер нашего театра, 90-летний Георгий Тусузов!" Он бежал против движения кольца. Зал встал и начал аплодировать. Пельтцер повернулась к Токарской и говорит: "Валя, вот если бы ты, старая б..., не скрывала свой возраст, то и ты бегала бы с Тузиком".

 Отправлено: 25.09.14 17:37. Заголовок: Большое спасибо за Ш..

Большое спасибо за Ширвиндта! Если кто-то где-то наткнется на книгу в эл.формате, буду очень признательна!

 Отправлено: 26.09.14 17:11. Заголовок: Спасибо, "Дифира..

Спасибо, "Дифирамб" с Каневским послушала. Ничего не знала о его жизни сейчас.
Отрывки из книжки Ширвиндта понравились. Постараюсь найти книгу.

Сегодня 80 лет исполняется Олегу Валерианову Басилашвили!
Замечательного артиста, честного и порядочного человека с юбилеем!

 Отправлено: 26.09.14 17:41. Заголовок: Julia пишет: Сегодн..

Julia пишет:

цитата:

Сегодня 80 лет исполняется Олегу Валерианову Басилашвили! Замечательного артиста, честного и порядочного человека с юбилеем!

От всей души присоединяюсь!

 Отправлено: 26.09.14 17:45. Заголовок: Я тоже...

Я тоже.

 Отправлено: 28.09.14 21:50. Заголовок: К сожалению, пока не..

К сожалению, пока не получилось посмотреть передачу об Олеге Басилашвили на канале ТВС, но вот прекрасное интервью с Олегом Валериановичем в журнале "The New Times":

Война отбрасывает нас во тьму

Олегу Валериановичу Басилашвили исполняется 80 лет

Елена Вольгуст

Он рассказал The New Times о том, почему в конфликте на Украине не верит «ни тем», «ни этим», отчего стал актером, а не металлургом, и кому нужно выступать в парламенте

Мы беседуем с Олегом Басилашвили на его даче в Репино. Веранда, солнце, кофе, сигареты, звук мерно падающих с дерева яблок, голоса внуков…

Могли ли вы представить еще совсем недавно, что «война» станет столь часто произносимым в стране словом?

Не мог! По наивности полагал, что XXI век несет с собой новое мировоззрение, что с кровавыми бойнями будет покончено, что возобладают разум, добро, справедливость, взаимное уважение друг к другу, несмотря на любую сшибку политических воззрений. Увы, я ошибался.

Разговоры про украинские события часто сопровождаются воспоминаниями о Второй мировой войне. Сравнение оскорбительное, как мне кажется, по отношению к священной, в высшем смысле этого слова, войне…

Вот вы и ответили сами…

Почему же так происходит?

Надо же как-то поднимать патриотический дух. Та война — святая константа для многих. Такой она была для моего отца, орденоносца, дошедшего до Будапешта, прошедшего от звонка до звонка весь ад Сталинградской битвы. Брат мой Георгий — артиллерист, окончив военное училище в городе Сумы в 1941 году, ушел на фронт. Под Вязьмой попал в окружение, вышел из него самостоятельно, потом под Харьковом — и тоже вышел без помощи. Под станцией Прохоровка, третьем поле воинской славы России, был среди тех, кто сдерживал фашистские танки, и погиб там в 1943 году. Похоронен в братской могиле…

С сегодняшним днем сравнений быть не может.

Для того чтобы анализировать военный конфликт на Украине, надо понимать, чего добиваются «те», «эти». Я этого не понимаю и не верю ни «тем», ни «другим». И уверен, что любая война отбрасывает нас во тьму средневековья.

Угроза для всех

Близок ли вам лозунг «Крым наш»?

Сложная тема. Верю в то, что большинство населения Крыма высказалось за присоединение к РФ. Слава Богу, что не пролилось ни капли крови. Спорить же о том, кому «чей Крым», я бы не стал. Кто только там не жил: греки, римляне, татары, турки. Да, мы все помним подвиги князя Потемкина-Таврического. Справедливо или нет, но в свое время Крым был присоединен к советской украинской республике. Поэтому подобного рода вмешательство в дела давно уже суверенного государства не считаю уместным.

Не пугают ли вас ультранационалистические российские настроения? Не сметет ли нас всех эта сила?

Эта угроза в равной степени касается и народа, и власти. Если, упаси Бог, что-то начнется «буйное» — сметет всех, без исключения.

Культурное сообщество сегодня, как никогда, переполнено конфликтами. Кажется, условный Гришковец никогда не найдет общего языка с условным Макаревичем.

И того, и другого склонен считать патриотами России. Мы справедливо хотим избегнуть ошибок, протестов, массовых демонстраций, оканчивающихся кровью. Выход один. Необходимо, чтобы Государственная Дума вмещала в себя весь спектр желаний российского народа. Яростные сшибки до хрипоты, борьба мнений там необходимы. Когда же этого нет, начинается неуправляемый площадный выплеск. Если бы Дума была избрана честно и голоса каждой партии, самые противоречивые, были бы нам слышны, мы могли бы взвешивать «за» и «против» и, может быть, вышли бы на дорогу, которая устроила бы всех.

Вспомните времена Горбачева, Ельцина. Вспомните, как до прихода Горбачева все было под спудом, было ощущение, что у нас нет ни одного политически умного человека. И что началось в перестройку! Вспомните первых народных депутатов СССР. Как поперли таланты, люди с идеями, ораторы. Им дали возможность говорить, не таясь, не боясь. Поэтому возникли и Собчак, и Шаталин, и Явлинский, и прочие, прочие. Сегодня, к сожалению, этого нет.

Но ведь и сегодня есть умнейшие люди. Улицкая, например. Но всех их автоматически записывают в пятую колонну.

Понимаете… Улицкая говорит, Иван Иваныч, Мария Петровна тоже говорят. Все эти разговоры, считайте, на кухне, вынесенной на площадь. Разговаривать необходимо, причем без всякого страха, в парламенте страны, в котором должны работать не однояйцевые близнецы, а люди разных воззрений, представляющие интересы абсолютно разных слоев нашего народа.

Не понимаю Шекспира вообще

Олег Валерианович, не стану больше мучить политикой. Вы только что переступили порог нового старого дома. Каким Большой драматический театр предстал после реконструкции?

Реставраторы прекрасно обновили постаревший зал, сцена стала совершенно иной, архисовременной конструкции. Эдуард Кочергин придумал новый занавес. Мне, правда, ближе прежний, товстоноговский — скромный, синий, безо всяких украшений. Но общему антуражу, к новым бархатным шторкам на каждой ложе — этот подходит больше. Гримерные сделаны заново. Слава Богу, снят гипрок, в котором мы задыхались. Сейчас дышится.

Не исчезла ли пресловутая намоленность?

Конечно, исчезла. Та привычная атмосфера, которая витала в доме, — ушла. Вот, пример. Проходя мимо бывшего кабинета Дины Морисовны Шварц (легендарный завлит Г.А. Товстоногова). я вспоминаю, как эта женщина сидела в клубах табачного дыма, в кабинете с маленьким окошечком, заклеенным искусственным витражом, который ей кто-то привез из-за границы. Кипы, груды пьес. Ее даже не видно было за этими грудами. Ты входил к ней, как в некое убежище, необходимое артисту. Всегда, когда мне было плохо на репетиции, когда я думал, что надо отказываться от роли или вообще заканчивать с профессией, я приходил к ней, и она находила слова одобрения. И ты начинал верить в себя…

Артистов, которые работали долгое время с Товстоноговым, осталось мало…

Конечно, понимаю: новое время, приходят новые, молодые люди. Искренне желаю им плодотворной счастливой работы.

Театральное сообщество напряженно следит за опытами нового худрука БДТ — Андрея Могучего…

Когда Андрей Анатольевич пришел, я сделал все, чтобы помочь ему освоиться. Рассказал о театре, о взаимоотношениях, о традициях, купируя, естественно, оценки коллег. Не скрыл только, что при Темуре Чхеидзе многие актеры незаслуженно были забыты. И советовал ему начать работу с этими людьми. Георгий Александрович никогда не ошибался в выборе артистов. Он «выпаривал» их, выдерживал, как хорошее вино. К сожалению, со многими из них этот процесс не был завершен.

Стремится ли Могучий поставить спектакль на вас?

Ошибочный посыл.

Почему?

Надо думать не о том, чтобы занять Олега Валерьяныча, а то он обидится…

Надо думать о пути. И вот если Олег Валерьяныч совпадает с этим путем — займет, а не совпадает — ну, пусть подождет. Я никогда не обижусь. Наоборот. Главное — направление, которым должен идти театр. И мы все это поймем.

Вы демонстрируете полное отсутствие актерского эгоизма.

А у меня его никогда и не было. Я никогда не гнался ни за известностью, ни за ролями. Ну, идет сейчас разговор о «Короле Лире», что считаю абсолютно лишним, потому что к королю Лиру я имею такое же отношение, как, допустим, муравей к Луне. Кроме того, я не понимаю Шекспира вообще. Ну что делать? Бывают люди, не наделенные музыкальным слухом. Почему такая архаика и выбалтывание всего, что у человека на душе, вслух? Что играть тогда? Непонятно. Ведь человек — это айсберг, одно он говорит, а гигантская штука, и вам это известно, находится там, в глубине. А тут все выплеснули! Так как себя вести на сцене?

Вы солидаризируетесь с Львом Толстым.

Значит, у меня есть единомышленник. Лира мог бы, возможно, блистательно сыграть Паша Луспекаев, Полицеймако или Симонов, ну и так далее. Люди большого трагедийного дара. У меня он отсутствует. Я неоднократно говорил об этом Могучему.

Блистательно сделанная роль в «Дядюшкином сне» была все-таки давно…

Но потом случился спектакль, который мне тоже очень нравится — «Лето одного года». Между мной и зрителем возникает связь, я ее чувствую, она мне интересна… По-моему, и Алисе Фрейндлих, с которой мы в паре играем, он тоже по душе.

А в спектакле «Копенгаген» совершенно иное. Там мы сразу говорим зрителю: «Вы не надейтесь. Это будет не смешно. И плакать вы тоже не будете. Мы апеллируем только к вашему разуму, больше ни к чему».

Смотреть на Ромео

Что вам интересно в современном театре?

Видите ли, я в последнее время в театр хожу редко. Из недавно виденного большое впечатление произвел «Вишневый сад» Льва Додина… Ох, если бы я увидел что-либо, подобное детскому впечатлению: когда мне было пять лет, мама повела меня в Московский Художественный театр на «Синюю птицу»… Это потрясение на всю жизнь. Помню каждое движение великого спектакля. Поэтому, может, я и стал артистом. А если бы вместо этого мне показали «Дядю Ваню» Туминаса… Наверное, стал бы металлургом…

Невозможно не спросить про «важнейшее из искусств».

В сериале Виктора Мережко «Хуторянин» я сыграл бывшего губернатора, потерявшего власть и силу. В большом кино пока никаких работ нет.

Мережко, кстати, написал прекрасный сценарий «Не ждали» и сам решил снимать четырехсерийный фильм. Там у меня большая, серьезная роль. К великому сожалению, затормозилась эта история. Нет денег.

Что изменяется в мировосприятии человека, приближающегося к солидной дате — восемьдесят лет?

Начинаешь становиться спокойным, разумным человеком. Начинаешь себя трезво оценивать. Надо знать себе цену, не ниже — не выше, лучше даже занизить. Это первое, что дает возраст. Второе. Я прекрасно помню фразу, по-моему, Станиславского: «Ничего нет стыднее старого человека на сцене». Стыдно смотреть на эту развалину, неприятно. Лучше смотреть на Ромео, Джульетту, балет, когда крутят эти тридцать два фуэте. О, у меня сразу комок в горле, я сразу начинаю плакать, глядя на них!

Хотел бы я сыграть что-нибудь? Да, очень хотел бы. Чтобы люди, под воздействием спектакля, в котором я буду жить, задумались вместе со мной. Или получили бы заряд оптимизма. Или бы, наоборот, со слезами задумались о том, как жить дальше.

 Отправлено: 28.09.14 22:22. Заголовок: Спасибо, за статью. ..

Спасибо за статью. Мудрый человек Олег Басилашвили.

"А если бы вместо этого мне показали «Дядю Ваню» Туминаса… Наверное, стал бы металлургом…" . Забавно.

 Отправлено: 28.09.14 23:36. Заголовок: Julia пишет: "А ..

Julia пишет:

цитата:

"А если бы вместо этого мне показали «Дядю Ваню» Туминаса… Наверное, стал бы металлургом…" . Забавно.

Но очень метко.

Задумчиво: "А вот интересно, Басилашвили туминасовского "Онегина" смотрел?.."

 Отправлено: 29.09.14 05:45. Заголовок: К сожалению, пока не..

цитата:

К сожалению, пока не получилось посмотреть передачу об Олеге Басилашвили на канале ТВС, но вот прекрасное интервью с Олегом Валериановичем в журнале "The New Times":

Спасибо за статью, не знаю про передачу на ТВЦ, но по Культуре прошел цикл к его юбилею:
Олег Басилашвили: "О друзьях-товарищах ,о времени и о себе".

Здесь все 4 части, правда, я еще не успела посмотреть.