Отправлено: 18.10.13 15:54. Заголовок: Интервью с деятелями кино и театра (продолжение)

Читаем, обсуждаем...

Начало - здесь:

http://www.concord.myqip.ru/?1-4-0-00000002-000-0-0-1410556433

 Отправлено: 12.12.15 20:39. Заголовок: Интервью с "Вече..

Интервью в "Вечерке" действительно очень хорошее. Оно мне показалось не просто причесанным, но сильно загримированным.

Про "Вишневый сад" я, конечно, не очень в курсе. Но вот АЮ сам сказал, что хотел бы сыграть Лопахина. Думаю, лет 10-15 он бы его действительно замечательно сыграл, но сейчас - только Гаев.

Еще я знаю, что Кончаловский уговаривал Филиппенко играть Фирса, а тот не очень стремился. Чем закончлось, уже не знаю.

цитата:

- В фильме Юрия Кары «Звезда эпохи» вы сыграли выдающегося поэта 20 века Константина Симонова. 28 ноября Симонову исполнилось бы 90 лет.

Вообще-то 28 ноября исполнилось не 90, а 100 лет со дня рождения Симонова. Такой промах со стороны журналистки выглядит очень странно.

 Отправлено: 12.12.15 20:41. Заголовок: Tori пишет: Женя, и ..

Tori пишет:

цитата:

Женя, и от меня спасибо за "Дифирамб" о Гурченко! Хорошо Ксения сказала обо всей этой посмертной фигне. Как же не хватает Люси, словно родного человека. Такая классная она была! До сих пор помню свой детский восторг от фильма "Мама".

Тоже очень любила Гурченко. Сначала просто любила, а после ее книг стала уважать. Необыкновенно талантливая она была - во всем, за что бы ни бралась.

 Отправлено: 20.12.15 15:10. Заголовок: Прекрасная статья Ле..

Прекрасная статья Леонида Павлючика в "Труде"! Читала буквально со слезами на глазах...

Эльдар Рязанов и другие старики-разбойники

Пышно хоронить наших киноклассиков мы умеем, а с уважением относиться к их творчеству так и не научились...

Недавно на 89-м году жизни от нас ушел выдающийся кинорежиссер, любимец нескольких поколений зрителей Эльдар Рязанов. Природа щедро отмерила ему таланта, здоровья, витальной энергии. В самый канун своего 80-летия Эльдар Александрович один за другим поставил два больших, сложных фильма — «Андерсен. Жизнь без любви», ставший, я считаю, еще одним его шедевром, и «Карнавальная ночь — 2», которая вышла на телеэкраны ровно 50 лет спустя после первой «Карнавальной ночи», что само по себе достойно быть увековеченным в Книге рекордов Гиннесса. А дальше в творческой судьбе режиссера наступила тишина...

Рязанов ждал звонков от продюсеров, чиновников Минкультуры, руководителей Фонда кино. Тем более что у Эльдара Александровича на столе лежал новый сценарий, с которым он был готов хоть завтра запуститься в производство. Но звонков не последовало. А ему самому в его возрасте и статусе ходить с протянутой рукой по офисам чиновников и банкиров было, разумеется, не с руки. Когда страна праздновала 85-летие Рязанова, его пригласили на Первый канал. И он с нескрываемой горечью, переходящей в ярость, говорил о том, что руководители нашего кино вычеркнули его имя из всех списков. И все, что он может сделать в этой ситуации, — это ответить им тем же: вычеркнуть их из своего сердца.

Последние годы жизни кроме неизбежных физических болячек были, конечно, отравлены у Эльдара Александровича еще и тяжелыми душевными переживаниями. Его отторгли от кино, от дела всей его жизни, хотя он еще чувствовал в себе немалый творческий потенциал. Об этой ситуации, кстати, он в свое время в присущей ему комедийной манере снял пророческий, как выяснилось, фильм «Старики-разбойники». Там тоже полные сил пенсионеры маялись, не зная, куда приложить свои мозги и руки. Вот в таком положении одинокого «старика-разбойника» оказался на старости лет и сам режиссер.

Впрочем, почему одинокого? Разве не схожие испытания выпали на долю другого нашего классика, к счастью, ныне здравствующего — Марлена Хуциева? Еще в 2003 году он запустился с фильмом «Невечерняя», рассказывающем о встречах двух гениев русской и мировой литературы — Льва Толстого и Антона Чехова. Когда режиссер снял и смонтировал примерно 80% материала, деньги закончились. Для того чтобы завершить фильм, нужно было еще примерно 1,5 млн долларов. Сущие крохи по сравнению с 50-миллионными бюджетами иных наших не самых удачных и насквозь убыточных фильмов. Но эти крохи режиссер так и не смог выпросить у Минкультуры.

В итоге картина остановилась на долгие годы. Я видел отснятый материал — он близок к гениальному. И это не только мое мнение, а всех, кто смог увидеть незаконченный фильм мастера. На фестивалях и спецпоказах его посмотрели уже тысячи людей. Среди зрителей не оказалось только тех, от кого зависит распределение бюджетных денег. К счастью для Хуциева, нашелся меценат, который благодаря прессе узнал об этой позорной ситуации и недавно выделил 90-летнему режиссеру недостающую сумму. И если позволит здоровье, Марлен Мартынович в скором времени закончит фильм. Но надо ли было целое десятилетие, по сути, издеваться над великим кинорежиссером? Неуже-ли своими фильмами «Два Федора», «Весна на Заречной улице», «Мне двадцать лет», «Был месяц май», «Июльский дождь», которые в свое время так трудно прорывались через цензурные рогатки, Хуциев не заслужил нашей признательности и благодарной любви? Не заслужил права закончить новый фильм?

А в какую унизительную ситуацию попал — уже посмертно — отважный фронтовик и прекрасный режиссер Петр Тодоровский, которого коллеги называли не иначе как «солнце нашего кино». Скромнейшего Петра Ефимовича похоронили с подобающими почестями, но вслед за тем чиновники Минкультуры вернули вдове классика Мире Тодоровской последний сценарий ее покойного мужа «Встречи на Эльбе» с издевательской формулировкой: дескать, «не соответствует исторической правде». И это было сказано о сценарии, который Петр Ефимович, по сути, списал со своей собственной судьбы, когда в 1945-м был комендантом небольшого немецкого городка близ Берлина...

Поняв свою оплошность, чиновники стали изобретать другие, более изощренные формы борьбы с беззащитным классиком и его вдовой. В итоге этих издевательств Мира Григорьевна продала свою квартиру и сняла фильм на собственные деньги. Он был показан на фестивале в Выборге, на него взволнованно откликнулась пресса. Но никому из руководителей нашего кино не пришла в голову мысль хотя бы задним числом извиниться перед вдовой и поддержать фильм в прокате. Они сделали вид, что такого фильма просто нет. Боюсь, в этой ситуации принципиально важная для нашего кино картина, рассказывающая об общей борьбе американского и русского народов против нацизма, едва родившись, канет в черную дыру забвения.

Я рассказал лишь о трех вопиющих случаях неуважительного, если не пренебрежительного отношения к мастерам нашего кино. На самом деле это не случаи — это система! Уже более 10 лет не снимает кино выдающийся кинорежиссер Вадим Абдрашитов — тот самый, что подарил нам «Парад планет», «Плюмбум», «Время танцора». Мастер уникального комедийного дарования Владимир Меньшов после того, как из-за нехватки денег был остановлен его фильм «Большой вальс», целиком переключился на актерскую деятельность. Аниматор Гарри Бардин, обладатель «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля и пятикратный лауреат «Ники», отчаявшись получить поддержку от Министерства культуры, свои последние фильмы снимает на народные деньги. С большим трудом пробивает новые проекты создатель «Ассы» Сергей Соловьев — его фильмы «Метафизика любви» о взаимоотношениях Тургенева и Полины Виардо и экранизация чеховского «Иванова» уже никогда не будут реализованы...

На все мои инвективы чиновники могут возразить: наша индустрия нуждается в обновлении крови, надо давать дорогу молодым, а ветераны свое уже сняли и могут терпеливо постоять в сторонке. А что касается Рязанова, то он, дескать, вообще в последние годы уже трудно ходил, плохо видел — о каком кино может идти речь?

Знаете, я совсем не против молодежи. И вместе со всеми радуюсь, что в лучшие годы примерно треть фильмов делают у нас дебютанты. Но я знаю и то, что свои самые великие фильмы — «Тристана», «Скромное обаяние буржуазии», «Этот смутный объект желания» — Луис Бунюэль снял после 70 лет. А знаменитый португальский режиссер Мануэл де Оливейра, умерший в возрасте 106 лет, снимал кино буквально до своего смертного часа. Свою «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах он получил в 100 лет. А затем сделал еще три картины...

А что касается слабого здоровья Рязанова, то я в этой связи только напомню, что свой последний фильм великий итальянский режиссер Антониони задумал: в инвалидной коляске. После перенесенного инсульта он был наполовину парализован, не мог говорить. Но хотел достойно завершить свой путь. И тогда, преклоняясь перед вкладом мастера в европейское кино, перед его несокрушимой волей, которая не была парализована болезнью, ему помог снять фильм «За облаками» его коллега и последователь, немецкий режиссер Вим Вендерс. По-моему, это прекрасный пример того, как и нам следовало бы относиться к своим национальным гениям.

 Отправлено: 22.12.15 20:12. Заголовок: Давно не заходила в ..

Давно не заходила в эту темку. Спасибо за Гурченко, Домогарова, Рязанова - про Рязанова в последнее время очень много интересных и замечаьельных публикаций, да и про Гурченко тоже. Что-то я уже прочитала, что-то оставила на потом (тот длинный "Дифирамб"). Я знала, что Гурченко сама делала некоторые костюмы, но не знала про масштабы - впечатлилась! Каким все-таки талантливым человеком она была!

Очень интересно про Меньшикова. Я не особо его люблю как актера, но очень уважаю, и интервью с ним всегда интересные, и человек он неординарный. Про Домогарова - я даже не знала, что та девушка Лариса умерла, мне вообще казалось - когда мы всё это читали несколько лет тому - что это какой-то трюк про ее якобы страшную болезнь, ибо онкологической больной она совершенно не выглядела. Жалко, такая молоденькая еще. "Стройный и высокий" - это, кажется, уже давно не про нашего бывшего героя, если он только вдруг не преобразился чудным образом. . Я думала, что "Вишневый сад" уже поставлен почему-то, оказывается, еще нет. Не согласна, что "Марат", "Сирано", "Милый друг", "Нижинский" и "Джекил" это всего лишь "неплохие спектакли". По-моему, это лучшее, что он сделал на сцене и вряд ли поднимется до подобного уровня, хотя, конечно, желаю ему. Про грядущее кино тоже ничего не знаю.

Спасибо всем за принесенные материалы.

 Отправлено: 16.01.16 04:55. Заголовок: 17 января исполняетс..

17 января исполняется сто лет актрисе театра имени Маяковского Татьяне Карповой. Она в кино снималась мало, поэтому ее не очень знают, но все же кое-какая фильмография за долгие годы тоже собралась. Интервью с юбиляршей в "МК" сделала Марина Райкина.

Секрет долголетия столетней актрисы: «Курила, пила коньяк, никакой диеты»

Татьяна Карпова: «Подумаешь, возраст! Да я б в жизни не ушла из театра своими ногами»

Женщине — 100 лет. Но она не женщина — она актриса, и это многое объясняет. То есть женщина на все сто процентов. Во всяком случае, первое, что она мне сообщает, так это о своих четырех мужьях, которые... Впрочем, не о них речь, а о ней. А ей, Татьяне Михайловне Карповой, родившейся еще в Российской империи в 1916-м и проработавшей в театре имени Маяковского лет эдак под 70, исполняется век. Невероятно? Факт — 100 лет.

Она объясняет мне по телефону очень обстоятельно и подробно, как лучше подъехать к ее дому в районе «Киевской», где лучше поставить машину. И в заочном разговоре производит впечатление очень делового человека. «Вы при входе так и скажите, что, мол, к артистке идете», — говорит она, не допуская и мысли, что в этом же доме может жить другая актриса. А Карпова — было имя в театральной Москве. Да, собственно, и остается, поскольку с дистанции она сошла лишь в 95. И не по своей вине.

— Подумаешь, возраст! — говорит Татьяна Михайловна. — Да я б в жизни не ушла из театра своими ногами, если бы не этот врач, черт его побери.

Она ездит по квартире на коляске, маневрируя на поворотах.

— Как калекой стала, стихи стала писать от нечего делать и записи вести. Сейчас вам все покажу. Почитайте.

На вокзальных опилках хорошо спится

— У меня осталась одна подруга — Зиночка Либерчук. Мы в первый класс вместе с ней опоздали на урок. Стоим у двери, ждем. Она спрашивает: «Как тебя зовут, девочка?» — «Таня». — «А меня Зина. Давай с тобой дружить до гроба». И мы дружим. Зиночка мне всегда говорила: «Ты умная. Не делай глупости». А я чем всю жизнь занималась? Делала глупости.

— Она жива?

— Жива. Ей столько лет, сколько и мне. Живет в Чикаго. Она духом тоже сильная. Что мы делали с ней, боже! Хотели в цирк поступить и на одном велосипеде делали трюки, занимались акробатикой. Вместе учились в театральном техникуме в Харькове, и нашим крестным отцом был не кто-нибудь там, а Лесь Курбас. Европеец, красавец, в роскошном костюме. Помню, перчатку до половины снял, взял мою руку, поцеловал — мне-то, девчонке! Я чуть не упала. А время страшное было: всех сажали, убивали, Курбаса арестовали. До этого мы прибежали к нему домой: «Дивчата, тикайте до Москвы, бо мене скоро визмут». И взяли его, и расстреляли. А мы с Зиной махнули в Москву — знали, что самый главный театр в Москве.

Воспоминание №1

«По приезде в Москву мое место жительства находилось на Курском вокзале. Там в подвале были кучи опилок, на них было хорошо спать. А когда я поступила в театр Революции к Марии Бабановой, мне разрешили ночевать в раздевалке на стульях. Я покинула уютные опилки на вокзале и обрела раздевалку.

…Бабанова стала нашей благодетельницей, после творческого экзамена нас взяла. И вот на уроке техники речи знаменитая Сарачева говорит: «У нас новенькая, Карпова. Ну, покажи, что ты умеешь».

Ну, думаю, сейчас покажу ей, какая я талантливая. Встала, читаю стихотворение с жутким украинским диалектом.

— Интересно, какой же дурак взял вас?

Я возмутилась и говорю:

— Та шо вы говорите?! Разве ж Бабанова дурак?! Она вже поняла, шо я — талант, и взяла меня даже на второй год своего курса. А раз вам не нравится, как я говорю, так вы ж учите меня, а не ругайте.

От такой тирады она растерялась и потом по моему совету учила. Я ей бесконечно благодарна».

Ненавижу, когда бабы плачут

— Так вот о ваших мужьях, которых вы, как говорите, не любили. Их четыре было?

— Четыре, ага. Первый — главный художник нашего театра. Второй — режиссер, на 13 лет меня старше. А третий… не перепутать бы — Дмитрий Самойлович, административный работник, числился директором-распорядителем у нас в театре. Когда он мне делал предложение, я ему сказала: «Вы знаете, я ведь вас не люблю», а он сказал: «Полюбите». И все делал, чтобы я его полюбила, — такого у меня никогда в жизни не было. Он до такой степени был изобретательный по этой части: баловал меня так, любил так, то есть делал невозможное, и каждый день какие-то сюрпризы. Но… я его так и не полюбила. Уважала, относилась более чем хорошо, и только... А четвертый муж был инженером, моложе меня на девять лет (но старше, наверное, на все двадцать).

А как я от него ушла? Я жила в комнате на Якиманке, отношения у нас были уже неважные. Он пришел: «Вот это будет мое, а вот это — твое». Короче, делить начал. А я лежала на кровати, и у меня рядом стояла бутылка боржоми. Так я ее взяла и как бросила в него. Пробила шкаф — если бы попала, точно убила. Это мне повезло, что все обошлось. И ему повезло. Неинтересно вам?

— Что вы, очень интересно. Но как можно всю жизнь прожить без любви? Вы знаете ответ?

— Был один человек. Я очень его жалела: болел он сильно, но интереснейший, умнейший был. Работал помощником, по-моему, у Хрущева. Некрасивый такой, небольшого росточка, вроде вас. Но на умных мне очень везло, я с ним как будто школу жизни прошла, научил меня многому: быть снисходительной с людям, обращаться с ними. Его сейчас нет уже, но я по сию пору о нем вспоминаю.

Я научилась не мучиться и не страдать, а если что случается, сразу думаю — как выходить из положения, чего не нужно делать. А эти переживания… Ненавижу, когда бабы плачут.

Знаете, что старит человека? Зависть, неудовлетворенность. Представляете, на кого бы я была похожа, если из-за всех своих мужей переживала бы. Я б в ведьму превратилась. А я радовалась: «Слава богу, освободилась, начну все сначала». Мой друг Демис говорит: «Кто тебя не знает, не поймет. У тебя мужской характер». Это действительно так, потому что слезы не лью, зато на сцене жутко плакала.

Вот когда нас ограбили несколько лет назад, я ж слезинки не проронила. Не жалко было ни бриллиантов, ни шубы. Было — и нету! А могло и не быть вовсе. Подумаешь, ерунда какая.

Воспоминание №2

«Когда немцы подошли к Москве, к нам пришли военные: «Кто может пойти защищать столицу?» Я тоже подняла руку, парней-артистов забрали, никто из них не вернулся. А меня не взяли, потому что я играла несколько центральных ролей. Разве в театре мы дружили до войны? Нет, а в эвакуации у нас получилась семья. Друг друга мы познали: озорничали, смеялись, несмотря на то что война кругом. Жизнь была жизнью. А могут быть роскошные условия, а жизни не будет.

Напротив театра в дом угодила бомба. В это время мы находились в фойе и от сильнейшего взрыва все попадали на пол. А наша портниха как раз жила в этом доме, и когда произошел этот взрыв, она находилась в театре. А муж ее, больной, лежал в постели на третьем этаже. Так вот, его, беднягу, вместе с кроватью волной через выбитое огромное окно вынесло на проезжую часть. Чудеса, да и только: он и кровать были в полном порядке.

А потом была эвакуация. Помню, как в вагон втиснулся Штраух с женой. В мирное время Штраух числился немцем, а во время войны признался, что он еврей. Наши актеры-коммунисты тоже, естественно, перепугались. На платформе была куча вещей, и все ждали неизвестно чего. Лично я по своему легкомыслию решила сбегать домой принять душ и взять кое-что. Но выяснилось, что воды нет, а в бане, куда я направилась, меня отматерили и сказали, что я психопатка. По дороге зашла в магазин, как ни странно, он работал, и купила очень красивые туфли и отрез на платье».

Меня вызывали в учреждение и хотели сделать стукачкой

— Народ во время войны ходил в театр?

— Ходил-ходил. Во время одного спектакля объявили тревогу. Не доиграв, мы спустились под сцену, а зрители, вместо того чтобы бежать в бомбоубежище, пошли тоже под сцену и стали требовать от нас доигрывать. Ну, мы с радостью покорились, быстренько соорудили все как надо и стали играть комедию. Публика хохотала и бурно аплодировала. По окончании спектакля расстались почти друзьями. Где ж ты найдешь такого зрителя?

— А вас лично не коснулось сталинское время, репрессии?

— Меня даже в ЦК вызывали. У меня был друг Борис Рыбак. Его арестовали, а так как я у них в доме бывала, то меня вызвали как свидетельницу: «Вы таких-то знаете (Рыбака и его друга Оню)?» — «Знаю». — «Их НКВД арестовал. Почему, знаете? О чем вы разговаривали?» — «О музыке, иногда о политике — мы же все политизированные». А про его друга я сказала, что он очень хорошо рассказывает анекдоты.

Спустя много лет Оня встретил меня в Доме актера и встал на колени. «Благодаря тебе меня освободили. Они сказали: «Карпова говорит, что ты хорошо рассказываешь анекдоты. Рассказывай». И я им столько наговорил, и они так хохотали, что в конце концов меня выпустили».

Потом меня вызывали в какое-то учреждение (точно не помню название), хотели сделать стукачкой. «Мы знаем, что вы дитя нашего замечательного советского строя. Если в театре что-то будет против советской власти, позвоните или напишите нам». «Да, пожалуйста, если что-нибудь интересное будет», — сказала я, но ни разу в жизни у них не бывала, не звонила.

Воспоминание №3

«Охлопков нас любил. Он в театре весы поставил и актрис взвешивал, следил, чтобы не толстели. Мы репетировали спектакль «Гостиница «Астория», в которой я получила роль разведчицы. Ну, естественно, любовь. Героя в этом спектакле играл замечательный, красивый актер Ханов. Накануне Н.П. распорядился, чтобы мне дали халатик и брючки. Я решила — если брюки, значит, нужно надеть ботинки. Начали репетировать этот самый любовный эпизод. Вдруг Н.П. как закричит: «Ты бы еще авоську взяла! Разве в ботинках объясняются в любви?! Ты-то сама, когда объяснялась в любви…»

Я с позором ушла со сцены. На следующий день на репетицию я пришла в красивом платье с глубоким вырезом на груди, на высоких каблуках и надушилась. Начали репетировать. Вдруг Н.П. кричит: «Стоп! Таня, иди сюда». Я подошла к краю сцены. Он уже у сцены в партере и говорит тихо: «Нагнись». Я нагнулась к нему с вырезом в декольте.

— Как красиво, — говорит, — ну постой, постой немного”.

— Вы работали с Николаем Охлопковым, который вас любил. А Андрей Гончаров, который сменил Охлопкова, любил вас?

— Нет-нет. Он не любил артистов своего учителя.

— Но тем не менее вы играли в его лучших спектаклях. Скажем, «Кошка на раскаленной крыше».

— Детонька, давал роли не мне, а другим. Но когда те не справлялись, тогда вызывал меня: «Вызывайте Карпову», — приказывал он. Так и было со спектаклем «Кошка на раскаленной крыше».

Правду говорю — он мне не давал роли, я была любимчиком Охлопкова. С одним нашим режиссером мы стали втихаря репетировать пьесу «Королева-мать». Когда все было готово, позвали Гончарова на репетицию и родственников позвали. И он как художник искренне реагировал, смеялся и потом распорядился, чтобы сделали декорации и костюмы. Это была моя последняя роль: вот вечером я сыграла, а наутро упала и поломалась.

Сама виновата — не решилась на операцию

— Вы выходили на сцену до 95 лет, что само по себе невероятно. Что случилось, как вы оказались в инвалидном кресле?

— Я помогала мужу, последнему, искать партбилет. Взяла стремянку (а я ведь спортивного типа человек), залезла на самый верх к шкафу, подняла руки и… потеряла сознание. Упала с такой высоты! Меня подняли, вызвали врача.

В больнице выяснилось, что от колена до бедра все кости поломаны. Под общим наркозом сделали операцию, и я встала на ноги. Потом поехала к районному врачу, и там оказалось, что доктор — мой поклонник. Лучше бы я его не встречала, потому что он наделал дел: направил меня к профессору в 31-ю больницу, и тот пообещал, что я через четыре месяца буду уже с тросточкой ходить.

Сделал, но сказал, что еще надо бы маленький разрезик, а это он уже доверил мальчику-практиканту. Тот, как увидел меня на столе голой, разрезать-то разрезал, а зашить не смог. Прибежал завотделением и наживую, без наркоза, стал зашивать сам, а профессор даже не подошел.

— Неужели ничего нельзя было поправить? Спасти ногу?

— Мне поставили протез — полую кость от коленки, но этот протез «гуляет», от него у меня болевой синдром страшный. Даже в Англию обращались, но там сказали: «Если операцию делать повторную, будет результат 50 на 50». А мне-то 95. Говорили, что не выдержу. А ведь я работала, и могла бы работать — здоровая же тетка. Но сама виновата — не решилась на операцию.

Воспоминание №4

«Наш театр всегда был дружный, всегда помогали друг другу. Я помощь оказала тоже — не поверите кому — несравненной актрисе Алисе Коонен и ее мужу… В поезде, когда мы ехали в эвакуацию, в нашем купе Коонен пожаловалась, что ей некуда ноги положить, когда она ложится, скамейка короткая. Меня тут же осенило, говорю: «Снимите ремень с брюк». — «Зачем?» — «Нужно». Она сняла, а я просунула ремень в ручку двери и сделала петлю. «А теперь засуньте ногу в петлю. Отлично». Так вопрос был решен, и ноги, что не помещались на скамейке, теперь лежали в петле. Коонен даже в своей книге это описала».

Я старалась воспитывать его, как собственного сына

— Кто сейчас рядом с вами? Кто помогает?

— Демис — это очень близкий мне человек, необыкновенный, звонит по три раза на дню: «Как вы?» Он юрист, у него мозги хорошие, а у меня опыт большой. Мы с полуслова друг друга понимаем. Он для меня делает все — могу даже не просить. А иногда чувствую, что это я на 50 лет моложе него. Так что он и друг, и товарищ, и все мне.

У Демиса жена, двое детей, они ко мне хорошо относятся. Вот его сын, Алан, которому 20 лет, — он мне дороже сына. Спроси, какое я отношение к ним имею в смысле воспитания детей? Я старалась воспитывать его как собственного сына или внука, и какая разница, как это называется. И жена у него умная, музыкант, очень хорошая. Я, по сути, живу в их семье, они обо мне очень заботятся. Вот тут Демис уехал в командировку, так жена прилетела, ночевала, потому что мне было плохо.

Воспоминание №5

«Много у меня хороших партнеров было. Очень я любила Сашу Лазарева. Это было сплошное очарование. Мы с ним вдвоем «Аристократов» играли. Я ему старинные монеты дарила — он нумизмат был, собирал их. И очень добрый человек. А еще Володя Самойлов, с ним у меня был чудесный спектакль «Игра в джин». Когда Володя ушел от нас, я стала играть с Джигарханяном. А Гундарева Наташа, та всегда с молодежью гужевалась».

Я всегда была эгоистка

— Более 50 ролей в театре и практически нет в кино. Вы не сожалеете, что кинематограф прошел мимо вас?

— Ты понимаешь, в чем дело, был такой режиссер Экк. Он дал мне роль в «Аленьком цветочке». Уже шестнадцать костюмов сшили, а тут — бах, война. И все полетело к чертовой матери. И еще был случай. Мне позвонили от режиссера (не помню его фамилию уже), предложили сыграть в его фильме любовницу Гитлера Еву Браун. А я: «Не могу, меня это не интересует». Я думала, что кино — это работа режиссера и оператора, но не актрисы. Я всегда была эгоистка, я любила получать сразу отдачу от зрителя. А в кино все потом. А потом меня не интересовало.

— Татьяна Михайловна, что самое главное в жизни? Это можно понять за сто лет?

— (Смеется.) Я почему смеюсь — меня недавно об этом спрашивали, и я ответила: курила, пила коньяк, гуляла, никакой диеты. Но это я шучу. Но, кстати, я никогда, знаете, не курила натощак. Ложась спать, думала: утром проснусь, позавтракаю и обязательно закурю. Как ритуал был такой, железно. А если выпить — за компанию там или в праздник, — то только коньяк.

Самое главное — любовь моя к театру. Она была такая сильная, что я ничем другим не старалась заниматься. Он меня весь поглотил. Все мои роли были про любовь. Даже когда я играла Любку Шевцову — это же любовь к родине. Кстати, ее мать прислала мне портрет и надписала: «Первой исполнительнице роли моей дочери». Когда я получила это фото, у меня все как перевернулось внутри: будто не я играю ее, а я сама Любка Шевцова.

Главное, что жизнь прекрасна, надо жить, участвовать в жизни. Вот я все потеряла, так стала писать стихи. Сейчас глаза починю, тогда почитаю вам.

— Жизнь как роман. Прожит целый век. Какой он для вас — интересный, сложный или красивый?

— Сейчас подумаю… Не думала раньше. Жизнь была красивая, когда я бывала одна. И фантазии у меня всегда такие красивые были. Нескучные.

Завтра в Центральном доме актера театральная общественность Москвы отметит столетие своей актрисы. Невероятно? Но факт!

 Отправлено: 17.01.16 19:15. Заголовок: 100 лет! Женя, сп..

100 лет!
Женя, спасибо, очень интересное интервью.

 Отправлено: 23.01.16 17:16. Заголовок: С удовольствием проч..

С удовольствием прочитала интревью с Данилой Козловским в "Новой газете":

Данила Козловский: «У нас не только успех публичен, но и позор»

Самый востребованный актер российского кино — о моральном выборе, работе в Голливуде и профессиональной несвободе

Лариса Малюкова

При лучезарной делоновской внешности, которую готов нещадно эксплуатировать кинематограф, Данила Козловский обожает тотальные преображения: от травести в трагикомедии «Весельчаки» до монстра-альбиноса в фантастическом боевике «Хардкор». А пока по нему сохнет глянец… он месяцами репетирует Гамлета. Ведущий актер Малого драматического театра играет Шекспира, Шиллера и Мюссе, Чехова, Гроссмана и Равенхилла. Без преувеличения сегодня он самый востребованный актер российского кино. В ближайшее время выходит гротескная комедия «Статус: Свободен», история про расставание, которую он сам и продюсировал. Следом главный блокбастер года «Викинг», исторический кинороман «Матильда», хоррор «Хардкор», триллер «Экипаж», комедия «Пятница»… Продюсеры и режиссеры под него дают деньги, поклонницы ездят за своим кумиром по свету, он снимается в громких хитах, поет в Большом театре, его приглашают на работу в Голливуд. Причем не на шаржи «злобных раша»; в «Академии вампиров…» он — романтический герой.

С Голливуда, пожалуй, и начнем.

— Это удивительный опыт. Работая на одной площадке с американцами, англичанами, ирландцами, понимаешь, насколько все возможно в этом мире. Ксения Раппопорт как-то заметила: «Когда я снималась в Италии у Джузеппе Торнаторе, ощущение было, будто идешь по воде». Вот и мне представилась «возможность невозможного». Хотя всюду те же страхи, сомнения, прозрения, комплексы. Голливудская съемочная группа — сплоченная интернациональная команда, создающая кино для мирового проката. С точки зрения индустрии работа слаженная, как симфонический оркестр. Каждый отвечает за то, что делает. Во главе угла вопрос репутации, личной ответственности.

— В кинематографе вашим крестным отцом стал Алексей Герман-младший, в «Гарпастуме» передавший ощущение веселой и страшной энергии, охватившей страну, как предвестье глобальной катастрофы Первой мировой. Потом были гробокопатель Борман в «Мы из будущего», «истраченный жизнью» Митя в «Мишени» Зельдовича, фанатично преданный хоккею Харламов в «Легенде №17», силящийся прорвать круг глянцевой бесплодности Макс в «Духлесс», истово верящий в сталинскую утопию выпускник разведшколы Дорин в акунинском «Шпионе». Может, вы сознательно вшиваете в роли какие-то нерешаемые темы нынешнего дня? К примеру, ваш рискованно осовремененный Дубровский всего-то хочет быть честным. Но сегодня это уже практически невозможно, порой смертельно опасно.

— Наверняка вы обращали внимание на неадекватность реакции в ответ на нормальное поведение. «О, ты сказал «спасибо»! Ты такой воспитанный!» Уступил место, дверь кому-то открыл. Помог деньгами. Вроде всё, как в детских книжках, как мама учила. Но сегодня такие вещи вызывают изумление. «Ты меня не кинул? Не подвел, не обманул? Вот это да. Старик, спасибо!» Сам факт этого изумления говорит о времени. О нас. Когда человек не соглашается на что-то, с его точки зрения, неправильное, ведет себя нормально, часто это вызывает бурную, не совсем адекватную реакцию. Редактор глянца с многомиллионным тиражом звонит: «Вы действительно отказались от нашей обложки? Почему?» Объясняю вескую для меня причину. И она признается, что поражена… не могла поверить: артист отказывается от обложки?!

— Судя по всему, вы значительно реже говорите «да», чем «нет». Слышала: вы отказались от съемок в продолжении успешнейших «Мы из будущего». Сочли, что сценарий второго фильма спекулятивный с привкусом ксенофобии. А еще говорят: что взять с артиста — профессия зависимая. Каковы ваши аргументы для работы?

— Не могу согласиться с коллегами, убежденными, что дело наше подневольное, мол, мы всего лишь чужие тексты произносим. Недавно по одному из телеканалов шел отвратительный сериал. Знакомый актер, снявшийся в нем, страшно переживал. У нас же не только успех публичен, но и позор. Потом пил неделю, оправдывался: «Я не политик, даже не режиссер. Не мне отвечать за идеологию и качество фильма». Полагаю, за то, что происходит в кадре, во многом все равно отвечаешь ты. Конечно, никто не защищен от ошибок. Случается, затевают одно, в итоге что-то не срастается. Кино — плод усилий многих и потому непредсказуемо. Но если ясно, какова идеология фильма как высказывания… Ты не должен себя обманывать и надеяться: как-нибудь пройдет. Вот ни фига не пройдет.

— Для меня ваш Лопахин — центр додинского спектакля «Вишневый сад» — тихой драмы мира, катящегося в пропасть. Ермолай Алексеевич — сплав обаяния и цинизма, беспощадности и водевильности. С неуемной жаждой реванша, отмщения за прошлые обиды этот характер напомнил Карандышева Островского. Но Лопахин крупнее, опасней, современней.

— Думаю, успех спектакля в разных странах и связан с его актуальностью. Но созвучие с сегодняшним днем достигается не за счет плазменных панелей, мобильных телефонов и солярия на сцене. Все аутентично, и мои часы (Данила говорит «не часы Лопахина, а мои часы». — Л.М.) действительно часы начала ХХ века. При этом Ермолай Алексеевич вполне сегодняшний человек. Можно, конечно, сыграть эдакий привычный образ влюбленного в Раневскую купчишку… Но ведь там про другое. Все крупнее, трагичнее. Конечно, в нем подобная женщина — особенно если учесть, что ее играет такая женственная, потрясающая актриса, как Ксения Раппопорт — не может не вызывать восхищения, мужского влечения. Но он даже с Варей, к которой привязан, быть не может: она из Раневских. Из того мира, который он пытается уничтожить, на костях которого собирается построить новую жизнь. Для меня Лопахин глубоко несчастный человек. Искалеченный своим прошлым. Рабством. Травмированный холопством, которое течет в его венах. Как ни пытается, не выжмет из себя раба. Рабство — причина его внутренней разрушительной силы. Даже если бы Раневская согласилась на «коммерческое предложение», он уничтожит вишневый сад, который всегда будет напоминать ему об унижении. О том, что его макали здесь в дерьмо, что эта ошеломительная женщина кружевным платком вытирала ему кровавые сопли.

— Когда говорим: вся Россия — вишневый сад, не могу не думать, что наше население в большей его части и есть нынешние лопахины. И горящий Байкал, и уничтоженные старинные города, и разрушение памятников — все дело рук многообразных ермолай алексеевичей, не выползших из крепостничества.

— И об этом наш спектакль. Но не только. Во время репетиции Лев Абрамович говорил: «Не хватает ощущения вины раневских по отношению к лопахиным. Это же амбивалентная история. Лопахин для меня — самая трагическая фигура в пьесе. Страдающая еще более, чем раневские. У тех есть нечто сверхценное, что отличает и защищает: воспитание, порода, чувство красоты, внутреннее богатство. То, чего у раба Лопахина нет. Но в его духовном и ментальном рабстве — отчасти есть неизбывная вина раневских. Все здесь несчастны. У всех есть повод страшиться будущего. И когда в пьяном угаре Лопахин обещает, что построит новую жизнь, и предки его, встав из гробов, увидят, что Ермолай Лопахин «битый, малограмотный» купил самое прекрасное имение на свете, — он плачет. Но счастья не будет. Мы фантазировали, а чем же может закончиться судьба Лопахина. Возможно, в канун революции он застрелится…

— Благодаря профессии вы, как ваш Борман в фильме «Мы из будущего», перемещаетесь во времени. Отбываете в потемневшее от крови средневековье в «Викинге», в Россию начала ХХ века в «Матильде», в жутковатое сталинское фэнтези в «Шпионе». В пыльные брежневские 70-е — в «Легенде №17». Хотелось бы где-то задержаться?

— Фантастическую энергию времени я почувствовал в «Викинге». Но и погружаясь в 60-е в «Большой мечте обыкновенного человека», я чувствовал связь с этим черно-белым временем. Хотя понимаю: занимаясь конкретной историей в компании единомышленников, попадаешь под обаяние времени. Так что я крайне необъективен. В том же Раннем Возрождении, если пытаться говорить о нем объективно, все рядом. Насилие, инквизиция, Рафаэль, Петрарка. Убийство во время сытного обеда за жест или слово — вещь обыденная. Впрочем, каждое время по-своему драматично, яростно и прекрасно.

— Беспокоит ваше участие в «Викинге», где вы — князь Владимир, святитель Руси. Не окажется ли это кино патриотической вампукой?

— Многие думают, что это политическая конъюнктура. Вовсе нет. Проект разрабатывался семь лет! Все эти годы работа не прекращалась. Когда я вышел на съемочную площадку, когда увидел первый материал, отпали вопросы — почему так долго. Сделаю совсем уж наглое заявление. По фотографиям в интернете все сравнивают «Викинга» с легендарной «Игрой престолов». Но визуально «Игра престолов» по отношению к «Викингу» — да простят меня поклонники американского фэнтези — сериал. По проработке кадра, операторской работе, по реквизиту, гриму, интерьерам. Всё серьезней, тщательней. Наша индустрия не была готова поднять проект подобной сложности. Этими семью годами воспиталась команда блестящих профессионалов. Реализован замысел, недостижимый в условиях нашей индустрии.

— Вы сами читаете кипы сценариев?

— Конечно. И решение, в чем мне работать, принимаю я. Поэтому ответственность за неудачи в первую очередь несу сам. А критерии… Все просто. Первое — сценарий. Если он не нравится — ни позиция режиссера, ни знатное имя производящей компании не убедят. Дальше смотрю, кто режиссер. Затем интересуюсь, что за кинокомпания, каков бюджет. Возможно ли за эти деньги реализовать то, что задумано. Когда-то предлагали заманчивую работу в сериале по одному классическому произведению. Бюджет — три с половиной копейки. Я говорю: «С таким бюджетом сложно-постановочное кино вы не снимете». «Что вы, — отвечают, — у нас офис компьютерной графики, у нас скидки, связи». «Ты с ума сошел, — говорят друзья, — подобные роли предлагают раз в жизни». Но этот единственный «раз» с тобой должна быть команда, которой доверяешь, у которой есть ресурсы воплотить замысел на должном уровне. К чему хорошая роль в плохом фильме? Лучше работа в менее амбициозном проекте, адекватном по финансовым и техническим возможностям.

— В «Духлессе 1 и 2» ваш Макс — представитель «пластмассового поколения». Но и в «ненастоящем человеке» вы пытаетесь нащупать живое: драму, надрыв, усилие вырваться. Его бег от себя «привычного» — движение к себе подлинному.

— Вы правы! Многие это услышали, мы сознательно важные для нас мысли упаковывали контрабандой в простую и яркую оболочку. Чтобы внимательный зритель прочитал. Про свободу. Про попытку независимости в регламентированном обществе. Мне интересно, с каким высказыванием мы войдем в третью часть. Во всяком случае, нам удалось создать успешную франшизу в российском кино.

— В «Статусе: Свободен», который выходит на экран, вы рассказываете о расставании — для вас это личная история?

— В той же мере, в какой драма расставания касается каждого. И мне на эту тему есть о чем поразмышлять. Даже после того, как мы сделали это кино. Парадоксально, но после разрыва в отношениях подчас возникает больше красок, обертонов, чем в безоблачный романтический период. Вот почему для меня это кино — продолжение личной истории.

— Ну а кроме того, этот фильм еще один способ раздвинуть горизонты профессии. Ведь это ваш первый продюсерский опыт.

— Сегодня мне интересно не ждать хорошего сценария, а создавать что-то самому. То, во что верю, чем хочется заниматься. Я готов вместе с авторами и режиссерами доводить сценарий до необходимого качества. Продюсировать проект, убеждать будущих партнеров делать кино.

— Участники съемочной группы рассказывают, что вы серьезнейшим образом внедрялись во все тонкости, вплоть до нюансов рекламной кампании. Сегодня так работают многие ведущие актеры на Западе: не тратят время на ожидание, становятся мотором будущих проектов.

— Сейчас у меня в разработке несколько сценариев, если сложится (стучит по стеклянному столу. — Л.М.), буду играть, продюсировать. Не застывать на одном месте. Горизонты смещаются вместе с движущимися. Надеюсь, это будет движение вперед.

 Отправлено: 24.01.16 04:49. Заголовок: Хорошее интервью. Пр..

Хорошее интервью. Приятно удивил Козловский.

 Отправлено: 25.01.16 22:32. Заголовок: Ой, спасибо. Люблю К..

Ой, спасибо. Люблю Козловского, очень хороший артист, талантливый, умный.

 Отправлено: 06.02.16 19:21. Заголовок: Замечательное интерв..

Замечательное интервью с Сергеем Юрским в "АиФе":

Сергей Юрский: «Мы наказаны за ошибки и соблазны, на которые поддались»

«Я уже замечаю в глазах некоторую тревогу, а в интонации — некоторую истерику у тех, кто говорит, что всё у нас в стране улучшается». Артист и режиссёр Сергей Юрский рассказал «АиФ», что его тревожит в жизни страны.

Ольга Шаблинская

Глухота и слепота

Ольга Шаблинская, «АиФ»: Сергей Юрьевич, сегодня только и говорят, что о борьбе с коррупцией. Но при этом в новостях регулярно звучит: очередной губернатор проворовался, такой-то госчиновник, призывающий любить Родину, вывел миллионы за рубеж, а дети его и подавно учатся уже много лет там...

Сергей Юрский: Ложь как способ жизни. Двойственное существование: притворство для окружающих, совершенно другое лицо для вышестоящих и абсолютное отсутствие лица и внимания к нижестоящим. Человек призывает: «Надо строго карать», а ему: «Слушайте, вы же сами всё это делаете». — «Я ж не про себя! Я говорю: надо строго, надо наказывать». — «Так слушайте, вас же самих надо наказать!» — «Вот же, при чём тут я! Я говорю «надо строго».

Сдвинулась ось земная, и сдвинулась рукотворно. Произошёл какой-то психологический дефект...

— А может, критический взгляд на себя вообще не свойст-вен властям предержащим?

— У меня тревожное чувство, что люди, которые взялись нести ответственность перед миллионами граждан, не подготовлены к такой деятельности...

Пришло время, все мы наказаны за ошибки и соблазны, на которые поддались.

— А за чьи ошибки мы платим, Сергей Юрьевич?

— По-христиански, я думаю, прежде всего нужно говорить о своих ошибках. Легче всего думать о чужих и указывать: «Вот он виноват». Если тебе сейчас не хватает свободы, равенства, братства, значит, в своё время от этих понятий ты сам отказывался ради чего-то другого... Ну так вспомните, где вы, люди, прокололись в вашем поведении, в вашей продажности, в вашем подхалимстве власти, в вашем приятии чего угодно... Мне вообще кажутся странными сегодняшние глухота и слепота. Лучше недослышать, лучше недовидеть...
Москвичи на митинге на Красной площади. Спасение или фарс? Историки об августовском путче

— Может, люди за все эти годы просто разуверились, что от них что-то зависит?

— Иногда они думали, что от них зависит слишком много... Я помню эти сто, двести тысяч, даже до полумиллиона людей на Манежной площади в 90-91-й годы. На эти собрания никто не призывал и, тем более, на автобусах не привозил. А люди сходились, думая, что от них зависит всё... Потом пришло разочарование и сейчас, на мой взгляд, дошло до нижней точки, когда действительно много фактов доказывают «Ну хорошо, ну я скажу, и что?» Да и потом, кому скажу?.. Соседу? Я точно знаю, что эти связи уже потеряны, он не поймёт, о чё я говорю. Или возмутится: «Ты не патриот».

— Кстати, а как вы считаете, патриотизм можно «вырастить»? Сейчас в школах вводится целая программа патриотического воспитания...

— Любовь к Родине, как и всякая любовь — сложнейшее и естественное чувство. Что будет, если мать или отец будут очень много заниматься тем, чтобы воспитывать любовь к себе детей? И спрашивать всё время вечером: «Дай я тебя поцелую, а ты меня любишь?» Ну, месяц ребёнок выдержит, потом начнет отворачиваться: «Я ж тебе говорил вчера уже». — «Нет, ну ты меня любишь?» Ребёнок на это тоже задаёт вопрос: «А ты мне обещал медведя купить, помнишь?». — «Куплю медведя, а ты меня любишь?» Если это затягивается, то отношения могут испортиться. Поэтому детям страны нужно создавать те манки, которые бы вызвали любовь, а не давать приказания...

Подкрутили гайки

— В вашем спектакле «Предбанник» есть восхитительная по актуальности фраза: «Что-то я не могу поймать мгновение: на сегодняшний день мы на коне или в полной жо...?» На фоне дикого падения рубля и обнищания населения мы регулярно слышим от наших министров: «У нас улучшилось это, повысилось то».

— К радости своей, я уже замечаю в глазах некоторую тревогу, а в интонации — некоторую истерику у тех, кто говорит, что всё у нас в стране улучшается. Они же тоже живут на этой земле, значит, не могут не замечать вот этого расхождения между словами и действительностью. Сегодня оно достигло размеров, которых я не видел даже в период сталинизма... Тогда были некоторые обоснования, люди ещё не знали, как пережить такую войну. И говорили: «Ну так была война, чего же вы хотите? У кого ещё была такая война?» У нас действительно были чудовищные последствия, разруха. А сейчас обоснований гораздо меньше...

— А как же все эти козни Запада, который пытается нас ослабить?

— Да, они всё время с утра встают и говорят: «Что, наш сын Джон позавтракал?» — «Да хрен с ним, с Джоном и с завтраком, Россию бы ослабить!» Так, по-вашему, думает каждый англичанин? Не так. Он думает про Джона и про завтрак. Наша идея, чтобы ничего не иметь с общего с зарубежьем, ложная идея... Она выражается сейчас либо в ксенофобии, либо в вещах, которым мы ещё не можем найти названия. Переселение народов несомненно, касается и нас, мир всё-таки дышит одним воздухом. Но мы при этом очень злорадствуем: «А-а-а, нарвалась Европа!» Не понимая, что мы часть Европы и что беда — она как рак, она распространяется... Всё это меня крайне удивляет, делает мрачным.

— А многие ваши коллеги говорят: «США и Европа на нас ополчились, потому что мы начали вставать с колен, возрождаться как нация».

— Я давно живу. Никогда Россия не стояла на коленях. Поэтому идея о «вставании» для меня звучит странно...

А от кого мы были зависимы? Мы покупали то, что лучше. Раньше это называлось социалистическим соревнованием: награждали тех, кто лучше и больше работает. В обществе капиталистическом это зовётся конкуренцией: кто ведёт дела умнее, результативнее, тот выигрывает. Поэтому давайте сейчас говорить не о том, что сыр стал хуже, а о беде с лекарствами. Заявляется: «Не надо нам этих иностранных лекарств». Да, но эти лекарства у нас оказались не потому, что мы любили всё заграничное, а потому, что там многие десятилетия занимались фармацевтикой и достигли результатов.

Про импортозамещение я вам напомню анекдот 80-х годов. Советский человек (блатной, естественно) купил «Мерседес». Поездил несколько дней с шофёром, и автомобиль «скис». Владельцу говорят: «Звоните на фирму, в Германию». Там всполошились, приехал человек в белых перчатках. Всё осмотрел. «А вы что-нибудь трогали?» — «Ничего мы не трогали, шофёр просто посмотрел и подкрутил гайки, как всегда». И тот отвечает: «Это "Мерседес", не хера там что-то подкручивать». Так вот импортозамещение — это подкручивание гаек...

Медицина стала корыстной, это одно из самых страшных явлений. Также сгнило образование. Или подгнило. Это не значит, что в России врачи все плохие или учителя все плохие — нет, этого быть не может. Но надо признать, что повышение образованности, умности общества есть главнейшая цель, на неё должно быть брошено всё.

Сергей Юрский: «Спектакль «Полёты с ангелом» – самый сложный в моей жизни»

— Признаюсь честно: смотрела в Театре Моссовета ваш спектакль «Полёты с ангелом» о художнике Марке Шагале и вместе со всем залом плакала... Это же как нужно актёру душевно потратиться, чтобы вызвать такую реакцию...

— Сцена, когда она осмыслена, целительна. У меня очень болит нога сейчас, но в «Полётах» мне нужно танцевать, двигаться, превращаться в человека молодого в воспоминаниях. На время спектакля, это знают все актёры, перестаёт болеть живот, исчезает насморк, боль, рана, язва, которую сейчас ношу, забывается. Спектакль о Шагале — самый новый из моих. Это конкретный характер, живой человек с совершенно необычной судьбой. Он прожил весь ХХ век, испытал все его ужасы — голод, ксенофобию, изгнание, непризнание. При этом успел в жизни (которая была долгой — 98 лет) достичь абсолютного благополучия и полного признания. Я увидел этот спектакль как покаяние. Осознание своей вины перед матерью. Перед любовью своей — женой первой, которая умерла. Эти слова последние в пьесе: «Прости меня, Господи, за то, что я сумел пережить свою любовь. Нельзя пережить свою любовь, любовь должна быть одна». И перед Богом он кается за свои картины, вдруг начинает понимать, что перешёл какую-то грань, которой не надо было переходить... Так что мы с вами снова возвращаемся и к теме покаяния, и к теме собственных ошибок... Хотя там и смешного достаточно. Жизнь ведь ещё и смешна, когда на неё глядишь с высоты возраста...

Ближайшие спектакли «Полеты с ангелом» пройдут в Театре имени Моссовета 9 февраля и 14 марта. Я очень благодаренг енеральному директору и генеральному продюсеру Международного Театрального Агентства «Арт-Партнер ХХI» Леониду Роберману за то, что он пошёл на риск, когда я затеял это дело. Не рискнул ни один театр и ни один продюсер. А сам я решительно отказался от попытки заниматься продюсированием. Я сказал: «Кто пойдет со мной? Сделаю всё по части художественной, готов понести убытки, ущерб, переутомление, что угодно, но пальцем не коснусь организации этого дела». И пришел только один человек — это был Роберман. За что ему огромное спасибо...

Досье
Сергей Юрский. Родился в 1935 г. в Ленинграде. Народный артист РСФСР. Сыграл в к/ф «Республика ШКИД», «Золотой телёнок», «Фурцева» и др. Режиссёр спектаклей «Предбанник», «Провокация», «Вечерний звон. Ужин у товарища Сталина», «Полёты с ангелом». Жена - актриса Наталья Тенякова.

 Отправлено: 21.02.16 03:49. Заголовок: Передача "На ноч..

Передача "На ночь глядя" - с Натальей Теняковой.

"Гость программы "На ночь глядя" - актриса театра и кино Наталья Тенякова. С ведущими, Борисом Берманом и Ильдаром Жандаревым, она поговорила о своем муже и партнере по сцене Сергее Юрском и съемках в фильме "Любовь и голуби", о том, что сложнее вызвать у зрителя - смех или слезы, о манипулировании зрительным залом, особенном тембре своего голоса и способах уцелеть в схватке с возрастом."

 Отправлено: 22.02.16 18:53. Заголовок: Хорошая передача - с..

Хорошая передача - смотрится на одном дыхании!
Ну и "девушка - с характером!"

 Отправлено: 20.03.16 19:46. Заголовок: Не интервью, а, скор..

Не интервью, а, скорее, монолог Ксении Раппопорт в "Огоньке" :

"Любовь исчезнуть не может"

Актриса Ксения Раппопорт рассказала о личном Ольге Ципенюк

Про корни

Главным примером семьи, людьми, которые создавали атмосферу в доме, были папины родители. Я никогда не видела таких отношений — колоссальное уважение, юмор... Не понимаю, как им это удавалось. Папина семья родом из-под Витебска, из шагаловских мест. Когда еще была черта оседлости, прабабушка выучилась на зубного врача — врачи имели право жить в столице. Мое детство прошло в игре с зубными инструментами — старинными, тяжелыми, с металлической коробочкой для кипячения. Но, получив диплом врача, прабабушка поняла, что для нее это невозможная специальность и в результате стала библиотекарем.

Папина мама была выдающимся реставратором, всю жизнь работала в Эрмитаже, реставрировала фрески. Дедушка был специалистом по древнерусской храмовой архитектуре. Значение его в научном мире я поняла, только когда он умер — обнаружила на письменном столе гору телеграмм с соболезнованиями со всего света. Он удивительный был совершенно человек... Мог проложить маршрут по любой столице мира, хотя никогда нигде толком не был, кроме, по-моему, Финляндии и Польши, куда его выпустили под старость. Его звали по всему миру читать лекции, но он был невыездной по еврейской линии.
Ксения Александровна Раппопорт
Официально

Актриса. Родилась 25 марта 1974 года в Ленинграде. В 1991 году дебютировала в киноленте Дмитрия Астрахана "Изыди!..". С тех пор снялась больше чем в 50 фильмах и сериалах. Среди них — "Улицы разбитых фонарей", "Убойная сила", "Империя под ударом", "Бандитский Петербург", "Всадник по имени Смерть", "Гибель империи", "Есенин", "Ликвидация", "Юрьев день", "Исаев", "2 дня", "Белая гвардия", "После школы", "Распутин". В числе ее киноработ за рубежом — "Анна Каренина" (США), "Николай II", "Прокофьев" (обе — Германия), "Незнакомка", "Человек, который любит", "Итальянцы", "Двойной час", "Ледяной лес" (все — Италия).
В 2000 году Раппопорт окончила Санкт-Петербургскую госакадемию театрального искусства. В том же году она поступила в труппу Санкт-Петербургского малого драматического театра — Театра Европы, где дебютировала в постановке "Чайки" Чехова в роли Нины Заречной. Сегодня актриса играет в спектаклях "Дядя Ваня", "Вишневый сад", "Коварство и любовь". Кроме того, Раппопорт участвовала в постановках на сцене Театра "На Литейном" и Большого драматического театра им. Товстоногова.
Заслуженная артистка РФ (2009). Лауреат театральных и кинопремий, в том числе за лучшую женскую роль в фильмах "Юрьев день" ("Кинотавр", "Золотой орел", "Белый слон"), "2 дня" ("Золотой орел"), "Двойной час" (кубок Вольпи Венецианского кинофестиваля), в спектакле "Коварство и любовь" (премия им. Станиславского). Раппопорт входит в попечительский совет благотворительного фонда "Дети БЭЛА" ("Дети-бабочки").

Мама родилась в Нижнем Тагиле, где в тот момент находились ее родители, дед работал на военном заводе и много перемещался по стране. Папа мой долго за мамой ухаживал, добивался — она была невероятная красавица, с характером, семейное прозвище у нее "Полковник". У нас с ней сильнейшая связь, такая... любовно-болезненная. Мы настолько близки, что какой-то ее комментарий может вырубить меня на несколько дней — спокойный, по делу, абсолютно не язвительный. Я всегда считаю виноватой себя, это от мамы. Хотя это и чистой воды папа тоже. И я такая же: если на улице кто-то толкнет или нахамит, значит, я в этот момент что-то неправильное думала, а "сверху" меня слегка треснули, чтобы пришла в себя.

Про детство

Я родилась в квартире папиных родителей, нас там было восемь человек — моя прабабушка Эсфирь Савельевна, ее сестра прабабушка Даша и папины родители. Нашу комнату перегораживал шкаф, с одной стороны — родительская кровать, с другой — двухэтажная, которую папа сделал: я внизу, сестра старшая — наверху.

Детство я вспоминаю как полное счастье. Путешествия какие-то прекрасные с родителями, ночевки в палатке.... На стене висел лист ватмана, поделенный пополам, "Аня" и "Ксения", в каждой графе — список кружков, чтобы не запутаться, кого куда. Я играла на виолончели, которую терпеть не могла. Помню, как с остервенением тыкала ею в пол, до сих пор весь паркет в дырках. От ненависти забывала ее дома — представь, ну как можно забыть виолончель? А я доходила до школы и понимала, что в одной руке ноты, в другой — мешок со сменкой, а виолончели нет... И все равно, от детства в памяти всего два оттенка — счастье и сильное счастье.

Про учение

Школу я не особенно любила, но как-то умудрялась эту рутину сделать для себя переносимой. Училась хорошо по тем предметам, которые мне были интересны, а по остальным... Например, химия — я настолько не могла понять вообще, что это такое и как это применимо в жизни, что у меня не было даже тетради. Слава богу, договорилась с учительницей: мыла пробирки, рисовала портреты Менделеева и таблицу Менделеева, за что мне ставили "тройку".

Но вообще я очень люблю учиться, особенно тому, что интересно — меня страшно возбуждает возможность потом генерить самой что-то новое. Мои учителя в профессии — Фильштинский, Додин, Галендеев, наш педагог по сценической речи. И, конечно, партнеры, практически у любого партнера можно поучиться. Несмотря на срок, который я этим занимаюсь, у меня все равно ощущение, что я начинающий артист, который все еще учится, ищет. Перед каждой новой работой кажется — вот сейчас все поймут, какая я самозванка, и выгонят, потому что я ничего не умею.

Про дружбу

Я изначально подпускаю к себе людей довольно легко, что, наверное, не очень правильно. Но иногда не понимаю, что их около меня держит, мне кажется, что я не умею дружить и не отдаю даже половины того, что от дружбы получаю.

Ближайшая моя подруга, дочь родительских друзей — мы с рождения были обречены друг на друга,— уже много лет живет в Кельне. Мы можем не видеться по полгода, а при встрече проговорим часов шесть — и она все про меня мне объяснит. Потому что ничем не заменишь покрашенную зеленой гуашью собаку или красные колготки, которыми мы Первого мая украшали провода над нашей улицей. Наверное, то, что ты проходишь с кем-то впервые, уже никогда не стирается...

За и против

За

Ксения курирует фонд, много доброго делает. Ей пришла в голову идея один из спектаклей Малого драматического театра сделать благотворительным, чтобы все собранные средства направить на помощь тем, кого называют "детьми-бабочками". Они страдают тяжелым генетическим заболеванием... На идею Ксении сразу же откликнулись все наши артисты, театральные службы. Зрителям предлагалось: вы платите за билет столько, сколько хотите и можете... В итоге мы собрали около 4 млн рублей! Даже сами не ожидали такого резонанса.

Елизавета Боярская, актриса

Против

Мне должны нравиться женщины, которые у меня снимаются. Полину Агурееву очень люблю. Но более неподатливой актрисы сроду не встречал... И Ксению Раппопорт, и Лику Нифонтову, и Аню Михалкову не засунешь абы куда в любую чушь — собой развалят. Дурацкие слова произнести не смогут. К сожалению, мне предстоит расстаться со своим коллективом и искать других. У девушек уже приличный пробег... А история, которую собираюсь делать,— совсем молодая.

Сергей Урсуляк, режиссер

Совсем новые люди появились в моей жизни с фондом "Дети-бабочки". Мы вместе иногда проходим такой ад — человеческий и организационный,— что это связывает посильнее любой дружбы.

Про любовь

Никогда не задумывалась, как влюбленность влияет на мою работу. Понимаешь, если бы возможность играть напрямую зависела от того, что у тебя происходит в жизни, актерской профессии не существовало бы вообще. У актеров, как у всех, рождаются и умирают близкие, они женятся, расходятся, у них болеют дети. Но, как нас учили в институте, на спектакль можно не прийти только по одной причине: если ты умер. Потому что в зале сидят триста или семьсот человек, которые купили билеты, и какие тут варианты?

Конечно, когда ты влюблен, это влияет, но непредсказуемо — иногда от этого играешь лучше, иногда хуже. И лучше бы, конечно, того человека не было в зале. Хотя бывает, вдруг понимаешь — тот, кто там сидит, абсолютно точно сейчас считывает то, что ты делаешь, и никто другой не считает. Но закономерности нет.

Меня, наверное, спасает то, что я не держу зла, никогда не говорю: "Будь ты проклят, лучше бы тебя не было в моей жизни" — такого, слава богу, нет. Могу себя сколько угодно чморить, грызть, самоуничижаться и так далее, это, в принципе, мое постоянное занятие. Но не несу обиды или упрека, никому. Я думаю, любовь может трансформироваться во что-то, но исчезнуть, испариться, как если бы ее вообще не было, не может. Конечно, если это была любовь.

Про работу

Я летела из Рима в Таллин на фестиваль "Золотая маска", играть спектакль "Эдип-царь". Понятно, что это о роке, о судьбе, о том, что мы не властны ни над чем, и как бы праведно ни жили, может произойти что угодно. Летела с пересадкой, через Прагу. Была после ночных съемок, в Риме пристегнулась и заснула еще на взлетной полосе. Открыла глаза уже в Праге. Оказалось, что над аэропортом был страшный трафик, и, пока мы кружили в ожидании посадки, мой стыковочный рейс улетел. Начался ад реально, за эти несколько часов в пражском аэропорту я поседела. У тех людей очень такое... внятное отношение было к русским. Со мной просто отказывались говорить — на английском, французском, итальянском, на любом языке. Да, можно было купить другой билет, но сначала пересечь границу. А визы нет — это еще дошенгенские времена,— и мне не давали выйти наружу. В общем, пока за мной "Золотая маска" не прислала частный рейс из Германии, был кошмар. Наконец, вылетели: крошечный самолет, похожий на автомобиль, летим три часа вместо одного — встречный ветер. Спектакль задерживают уже больше чем на два часа, люди не уходят. Дальше гонка продолжилась: перекидывание вещей, переодевание в машине, костюм, который мне привезли практически на взлетную полосу, в общем — бред. И я думала: вот я сейчас выйду и сыграю. Я про рок и судьбу так сыграю... у меня просто все звенело внутри. Ну и что? И ничего: это был один из самых ужасных, самых тупых спектаклей в моей жизни. Это я к непредсказуемости того, что и как на тебя влияет.

Про успех

Успех в театре и кино очень разный. В театре от тебя зависит намного больше. Вышла на сцену — и все: никто не выбежит из-за кулис и ничего не поправит, не отмотает назад, не отрежет, не смонтирует, не подложит музыку, чтобы что-то улучшить. С другой стороны — твое авторство на сцене намного больше, намного сильнее отдача от прямого взаимодействия со зрителем. И я сужу об актере по театру. Когда меня спрашивают: "Такой-то — хороший актер?" — если я не видела его на сцене, то ответить сложно.

Если успех в том, что к тебе кидаются на улицах, то это не мой случай. Меня большей частью не узнают или эти ситуации очень смешные. Засыпаешь, скажем, в самолете со сценарием, пытаясь выучить текст — в неприглядном виде, с открытым ртом, пуская слюну. Рядом ерзает пара. Наконец при посадке женщина не выдерживает: "Скажите, вы же эта, ну... на "Б" или на "Г", да? Ой, на "Т", Раппопорт, точно". И дальше: "Вы такая, оказывается, худенькая и молоденькая". То есть вот это она копила, глядя на меня, все три часа полета. И никогда про такие вещи не понимаешь — комплимент это или нет. Так что я отношусь ко всему с юмором. Конечно, когда нужно куда-то без очереди, хорошо бы кто-то подошел и сказал: "Боже, это вы! Ну что же вы тут стоите?" (Смеется.) С другой стороны, это тоже какая-то гадость — стой в очереди, как все нормальные люди.

Конечно, я боюсь неуспеха. Иначе почему так трясусь на работе до сих пор? Но при этом я не зациклена и вполне могу представить, что моей актерской карьере внезапно придет конец. Я хорошо обучаемая единица, научусь чему-то легко и с интересом — от обрезания оливок до медицинской помощи. Ужаса от того, что без сцены ничего в жизни делать не смогу, у меня нет.

Про свободу

Я плохо про свободу понимаю, чаще спрашиваю и обсуждаю это с друзьями, которые мне кажутся по-настоящему свободными людьми. Но я знаю, как свобода связана, например, с нашим детским фондом, который уже не может находить приемных родителей в Америке. Знаю мальчика, который должен был уехать в новую семью и не уехал. Он в детском доме, и надежды, что здесь его кто-то заберет, нет. Знаю, как свобода связана с моей профессией — когда на сцене нельзя пить, или курить, или что-то говорить. Еще — мне стыдно и горько, когда европейские режиссеры не хотят приезжать в Петербург в связи с деятельностью господина Милонова... Ты знаешь, мне иногда кажется, что этот абсурд вот-вот закончится, но он нарастает и нарастает. Да, у меня есть возможность работать, скажем, в Италии, но без русского языка я в каких-то случаях никто, а в каких-то — одна шестая того, что могу и хочу делать. Глупо говорить, что я никогда не уеду, или говорить, что уеду обязательно, я просто не хочу перед этим выбором оказаться.

Про Бога

Есть что-то, что меня спасает и защищает. Я этого не вижу и не понимаю именно потому, что моя логика — человеческая. Но верю в то, что существует логика божественная, нам не подвластная — мы в другой системе координат. В эту логику не вписывается, скажем, закон об усыновлении или разные несчастья, именно потому, что она другая. Вообще, мне кажется, этот путь размышлений в каком-то смысле самоубийственный. Я помню свое ощущение, когда впервые узнала про "детей-бабочек": мне хотелось кричать: за что, почему эти крошечные существа рождаются в такой муке и живут в ней всю жизнь, как это вообще вынести? Потом поняла, что ответа не найду. В божественной логике, наверное, не существует вопросов "для чего?", "за что?" и "почему ты, Боже, такое позволяешь?". Нет там этого. Мы можем рассуждать в рамках жизни, которую видим, не зная, что было до и что будет после. А наша жизнь — часть чего-то другого, точно так же, как наша планета не одна, есть целый космос. Мы же все время задаем вопросы внутри вот этой маленькой части. Я думаю, что правильно не задавать вопросы, а делать дела. Если тебя какая-то вещь мучает — пойди и сделай что-то, чтобы ее улучшить. Может быть, только в этом и есть ответ.

Про страх

Я вообще трусиха и многие вещи в жизни делаю вопреки своей трусости. Но главное — я боюсь принимать решения. Для меня это огромная мука, ежедневная и ежеминутная. Она начинается с того, что я не знаю, что надеть, что съесть, во сколько выйти из дома, чтобы доехать в аэропорт вовремя. Полчаса буду решать — сегодня на десять минут раньше лечь спать или завтра на пятнадцать минут раньше встать, понимаешь? А уж что касается глобальных решений, то это просто катастрофа, особенно в связке с ответственностью за других. Ужасно боюсь, что, не знаю, начнется война или наступит конец света и мне нужно будет быстро принимать внятные, конкретные решения, чтобы спасать близких.

Про деньги

Если свалятся какие-то огромные деньги, у меня не будет долгих раздумий, что с ними делать. Я много лет каждый день имею дело с людьми, которым деньги реально могут облегчить невероятную боль. Поэтому покупка недвижимости или картин в моей голове никак не возникает, первая мысль — "дети-бабочки". А это бездонный мешок: не то, что ты послал деньги и человек вылечился, нет, ты послал — ему стало легче на месяц или на полгода, в зависимости от суммы.

Я бесконечно ищу деньги для фонда и понимаю, что это никогда не закончится, всегда будет мало. Сейчас хватает только на отказников, но при этом сходят с ума мамы, которым нужны перевязки на 200 тысяч рублей в месяц, а мы можем дать только десять. Поэтому, свались на меня откуда-то деньги, я бы восприняла это как огромный подарок: раздала бы кому надо, отложила на случай чего-нибудь совсем уж страшного со мной или с родителями, взяла бы своего ребенка и поехала отдыхать.

Про детей

У Даши-Аглаи двойное имя — я родила ее в 19 лет и очень хотела назвать Аглаей, но все вокруг сказали, что это полный бред. Так что я записала ее Дарья-Аглая. И она всегда была Дашей, пока, наконец, не взяла то имя, которое я ей хотела дать. Сама я недавно поняла, что мне всегда нравились простые имена — Маша, Оля, Катя, но в результате у меня одного ребенка зовут Аглая, а вторую София. (Смеется.) Разница у них 17 лет, и они влюблены одна в другую, абсолютно беззаветно. Чего я для них хочу? Хорошо бы было мне не выбирать для них счастье, потому что я бы наверняка ошиблась. Я и для себя-то не могу выбрать, никак. (Смеется.) Просто хочу, чтобы они верили, что свое счастье точно определят сами.

Три слова о себе

У меня они сразу почему-то всплыли в голове: хаос, нежность и ошибка.

 Отправлено: 21.03.16 17:30. Заголовок: Жень, спасибо, класс..

Жень, спасибо, классное интервью с Раппопорт.

 Отправлено: 04.05.16 23:30. Заголовок: Умница Валерий Тодор..

Умница Валерий Тодоровский! Замечательное интервью
...Только я не поняла, где это Роман Супер увидел в "Оттепели" ностальгию по Советскому Союзу.

"Надо остановить психоз"

Режиссер Валерий Тодоровский – о своем новом фильме, украинском конфликте и ностальгии по СССР

Роман Супер

Режиссер Валерий Тодоровский заканчивает съемки своего нового фильма под рабочим названием "Большой". Картина посвящена русскому балету и должна выйти уже в этом году. Корреспондент Радио Свобода Роман Супер встретился с режиссером на кинофестивале "Движение" в Омске незадолго до выхода фильма и поговорил о причинах небывалого успеха предыдущего проекта Тодоровского "Оттепель", о массовой ностальгии по Советскому Союзу и о том, зачем его коллеги-киношники все больше занимаются политикой, а политика все больше напоминает плохое кино.

– Понимаю, что большое видится на расстоянии. Тем не менее спрошу уже сейчас: вам было бы интересно снять хороший рейтинговый сериал, в котором действия разворачивались бы не в 60-е годы, а в наши дни? Наши дни тянут на крепкий сериальный сезон или это плоское время, в котором и разбираться-то не хочется?

– Я бы, безусловно, нашел что снять и про наши дни. Не знаю, насколько этот сериал был бы рейтинговый. Рейтинговый и хороший – это иногда разные вещи, но иногда они и совпадают.

– В случае с "Оттепелью", конечно, эти вещи совпали.

– У "Оттепели" был хороший рейтинг, но не какой-то зашкаливающий. Сериал про наши дни можно было бы снять, но все-таки при условии какой-то дистанции. Трудно снимать про время, если ты в нем находишься. Но вообще, я как продюсер, например, сейчас занимаюсь проектом, который называется "Садовое кольцо". И это достаточно откровенный рассказ про наше время. Во всяком случае люди и коллизии, в которых они находятся, вполне сегодняшние.

– Вы себе представляете, какими должны быть главные герои сериала про наши дни? Не киношниками ведь они должны быть.

– Нет, не киношниками, конечно. Хороший сериал – это всегда какой-то срез. Я сделал бы героями политиков.

– Делали бы "Карточный домик" по-русски?

– "Карточный домик" – это слишком острополитическая вещь, она просто посвящена механизмам работы политики, как некой фабрики. Это производственный сериал, и я бы не стал делать его таким образом, потому что я в этом не очень хорошо понимаю.

– И потом один производственный сериал вы уже сняли.

– Да, уже снял "Оттепель". И все-таки я его снял про то, что я более-менее знаю. Но почему бы не снять и про политиков? Мы же с вами говорим не о том, что нам разрешат снять или не разрешат. И не о том, покажут этот сериал, или не покажут. А про что хотелось бы. Вот мне хотелось бы, конечно, про политиков. Мир политики – это белое пятно на карте наших сериалов. Этот мир пока закрытый. Возможно, он еще долго будет закрытым. Но когда-нибудь и такое будет снято. Хотя, если говорить про время, то сейчас нужно срочно снимать сериал про девяностые. Дистанция уже есть хорошая – двадцать пять лет прошло.

– По-моему, огромное количество сериалов посвящены девяностым годам. Все эти менты, бандиты и другие приятные воспоминания нашим кинематографом отрефлексированы.

– Нет-нет. Про девяностые не было снято ни одного сериала. Я имею в виду не сериалы, действия которых происходят в девяностые. Таких действительно масса. Но про девяностые как эпоху, как попытку осмысления, как портреты людей с их надеждами, мечтами, разочарованиями – такого нет. Нет эпохальной картины, в которой девяностые были бы не просто фоном, а сутью. И про это давно пора снять. Я стараюсь это сделать. Я постоянно придумываю проекты про это, но пока не получается хорошо написать. Ведь надо, по сути, написать роман, чтобы сделать сериал.

– Я спрашиваю вас про сериал о сегодняшнем дне вот почему: вас же наверняка не раз упрекали в том, что вы сериалом "Оттепель", возможно, подкинули дровишек во всеобщую ностальгию по Советскому Союзу, которая сквозит сейчас буквально отовсюду. И логика в этих упреках, по-моему, есть.

– Объясните мне, почему в этом есть логика?

– Вот на днях компания SpaceX объявила, что к 2018 году отправит корабль на Марс. А мы все отчаянно пытаемся разобраться в себе, обращаясь к полувековому прошлому. Действительно, ну сколько уже можно идти вперед с головой, повернутой назад?

– Я не являюсь ответственным за всех нас и за то, куда мы все вместе идем. Я не несу ответственность за весь российский кинематограф и за все культурное пространство. Я пытаюсь рассказывать вещи, которые мне понятны, которые мне нравятся, которые мне интересны. Так случилось, что я застал поколение кинематографистов, которых я снял в фильме. Но у меня самого нет ностальгии по этому времени.

– Вы знаете, я эту ностальгию в каждой монтажной склейке "Оттепели" почувствовал.

– Нет, это не ностальгия. Это любовь к людям, которых я застал. Это не отношение ко времени, это отношение к людям. Я маленьким сидел у них на коленях, я слушал их шутки, я видел их тусовки, слышал пение под гитару. Я знаю про их страсти, разводы, женитьбы. И я хотел про них рассказать. В свое время Мэттью Вайнер, который делал сериал Mad men, сказал мне: "Мой папа был рекламным агентом на Манхеттене. Я сидел дома и все время слушал разговоры отца. Про что мне еще снимать? Про папу и его друзей". Вайнер меня и подтолкнул к этому. Он спросил меня, кем был мой отец. Я ответил, что оператором. Так вот и снимай про оператора! Это нормальная американская история, когда надо делать про то, что ты знаешь. Но это совершенно не значит, что я купаюсь в ностальгии и думаю о том, что тогда было "ах", а сегодня не "ах". Следующий свой сериал как режиссер я бы точно снимал про девяностые. Это еще одно время, которое я хорошо знаю. А дальше я бы снял про современность.

– Что вы сейчас снимаете?

– Я закончил съемки фильма под рабочим названием "Большой". Это фильм про русский балет. Фильм современный, не исторический. Фильм про мальчиков и девочек, которые приходят в этот мир и проживают в нем кусок своей жизни. Надеюсь, что к осени фильм будет готов.

– Это фильм, не сериал?

– Это не сериал. Меня теперь все время спрашивают про сериалы, будто я подписался снимать только сериалы.

– Какое-то время вас, конечно, будут спрашивать именно про сериалы. Сами виноваты.

– Да, понимаю.

– Вы, кстати, будете снимать второй сезон "Оттепели"? Было бы странно его не снять, имея такой успех после первого сезона. Как минимум это выгодно было бы.

– Это абсолютно правильная мысль. Но есть технология. Чтобы сделать второй сезон "Оттепели", мне надо год просидеть над сценарием, а потом год это снимать. У меня сейчас есть ощущение, что я не готов дважды это пережить в жизни. Я уже побывал в этой реке, я в ней искупался, брызгался, обливался, пускал фонтанчики.

– Вы уже поставили этот проект на рельсы. Осталось "железнодорожников" найти. А вы просто придете в монтажку и отсмотрите, что получилось.

– Нет-нет-нет. Этого не может быть.

– Но американцы так и делают долгие сериалы.

– Американцы так делают. А мы нет.

– Почему?

– Потому что наша глобальная проблема в кино заключается в том, что у нас нет людей. У нас тотальный кадровый голод в индустрии. Нет у нас людей, которые готовы на высоком уровне снимать и писать. В России сериал всегда можешь сделать только ты, потому что у тебя уже один раз получилось. И больше – никто.

– Делегировать некому?

– Некому. Понимаете, у нас есть талантливые люди, которые могут сделать что-то свое. Но подхватить чужое – а это отдельная профессия – не может никто. Сделать хорошо то, что не ты придумал (а кто-то другой), и не выпасть при этом из стилистики, не выпасть из уже созданного мира – у нас не может никто. Я не знаю таких людей. Честное слово. Сейчас в моей компании Алексей Попогребский снимает замечательный сериал. Но он снимает свой сериал. Знамя и эстафету он ни у кого не подхватил. Скажи ему: "Давай-ка, Леша, ты за кем-нибудь продолжи". Он, скорее всего, не захочет, потому что обидится. Если вдруг представить себе невероятное и он согласится, то все равно постарается сделать все по-другому, потому что он художник. Культуры профессиональных ремесленников у нас нет. Если бы я мог кому-то передать "Оттепель" и остаться в качестве продюсера, конечно, я бы давно так сделал.

– А вы не хотите все-таки придумать второй сезон на всякий случай?

– Он у меня уже придуман! Мы со сценаристами имеем концепцию, она записана на восьми страницах. Там есть о чем еще рассказывать. И герои не исчерпаны. И обстоятельства этого мира не исчерпаны. Второй сезон должен был бы быть про то, как оттепель начинает сжиматься. Эта история была бы про то, как прекрасный мир заканчивается… Вот вы спросили про ностальгию. Я еще хочу пояснить, в чем тут дело. Смотрите, у нас ведь такая страна, что куда ни ткни, всюду неотрефлексированные периоды жизни. В Америке кино с их достаточно скромной историей снято вообще про все. В Америке кино снято даже про того журналиста, который записал то интервью с Никсоном, после которого случился Уотергейт.

– Не про Никсона. И не про Уотергейт. А про журналиста, после которого все началось.

– Да! Про журналиста. Или про того политика-гея из Сан-Франциско, после убийства которого началось движение за права гомосексуалов. Я уже не говорю, что про каждого более-менее приличного боксера в Америке снят фильм.

– Поэтому и у нас начинают плодиться бесконечные фильмы про маршалов, актрис, певиц…

– Да, у нас тоже началось жадное освоение территорий вширь. Про качество я умолчу. Но количество растет. Давайте снимем про это, про это и про это еще! В какой-то момент начнется и освоение вглубь, когда будет важно не просто рассказать, что у нас было и вот это. Но будет важно рассказать, какое именно это было, что это значит для нас сейчас. В этом есть ностальгический момент, безусловно. Потому что люди в современном мире живут очень потерянными, они хотят за что-то зацепиться. Почему столько кино про войну?

– Потому что это понятная зацепка.

– Вот именно. Нам это понятно. Нам понятно, как к этому относиться. Здесь мы можем не мучиться, не метаться, здесь мы понимаем героев, мы ими гордимся. Вот такой сейчас этап, да.

– Валерий Петрович, когда разговариваю с друзьями, в какой-то момент болтовня наша обязательно скатывается к обсуждению какого-нибудь нового сериала. Разговоры о сериалах заместили собой разговоры о кино. Обсудить новый фильм Джея Роуча "Трамбо" не с кем. Зато второй сезон "Фарго" смотрели все. Вас это не смущает?

– Меня это не смущает. Меня это дико радует. Сериалы в значительной степени заместили кино. Это некий объективный процесс. Я общаюсь с американскими кинематографистами, они мне говорят, что сегодня невозможно снять "Таксиста" Скорсезе, сегодня не дали бы снять даже "Крестного отца", потому что из кино ушла драма, потому что люди в кинотеатры на это не ходят. Великое американское кино, например, семидесятых, сегодня невозможно. Но большие серьезные драматические истории при этом остались висеть в воздухе. Они не могли испариться. Поэтому переместились в сериалы.

– Сериал, мне кажется, все-таки требует если не большей зрительской вовлеченности, то точно большего времени. Иногда несколько месяцев жизни уходит на то, чтобы посмотреть сериал. Проще же в кино сходить.

– Долгие сериалы – это долгое удовольствие, которое зритель испытывает на протяжении месяцев. Человек приходит домой и знает, что по понедельникам показывают "Игру престолов", включает телевизор, смотрит. Люди вообще любят сказки, у которых есть продолжение. Что такое сериал?

– Сказочка на ночь.

– Бабушка, укачивая внука, рассказывает ему сказку, останавливается на самом интересном месте и говорит: "Ты сейчас засыпай, а завтра я расскажу, что было дальше". Любить истории с продолжением – это в природе людей. Но главная причина, по которой сериалы побеждают, заключается в том, что в кино сегодня все больше аттракциона. Люди, которые идут в кино, платят довольно большие деньги за то, чтобы их все больше развлекали и развлекали. И ни в коем случае не грузили. Люди идут в кино, чтобы увидеть тот мир, которого они не могут увидеть дома. И вот за это они готовы платить. Все остальное – это телевидение. Все, что сегодня не горит и не взрывается, – это телевидение. А кино сегодня – это либо маленький арт-хаус, который практически не имеет проката, либо это аттракцион. Телевидение – это все, что посередине. Большая драма, комедия – все ушло в телевизор. Талантливые люди, которые умели писать, снимать и продюсировать, тоже пошли туда, где им интересно. Не всем же хочется всю жизнь делать "Трансформеров", да и не все это делать умеют. Многим хочется рассказывать человеческие истории, но что делать, если в кино они оказались невостребованными? Вот поэтому мы будем их делать здесь – в телевизоре, в этом формате – в сериалах.

– Вы понимаете, во что переродятся сериалы? Они же тоже во что-то переродятся.

– Я разговаривал с людьми из HBO, спросил у них, что они ждут, что будет новое и интересное. Мне ответили: новое – это то, что мы даже представить себе не можем. Мне сказали: Валера, удивите нас, идите в самое запретное, нарушайте все, что можно! Тогда будет новое. Мы разберемся сами с рейтингами, а вы только придумайте, чем нас всех удивить. Вот так сегодня живет эта индустрия.

– В США.

– Да, в США. У нас все это значительно скромнее. Но мне кажется, что все лучше и лучше. Качество очень растет.

– Кстати, про HBO. Вас вербовали поработать на Западе?

– Они никогда по большому счету никого не вербуют. Они с тобой знакомятся и начинают общаться. Такие general meetings. Садятся и начинают болтать с тобой.

– Присматриваются.

– Присматриваются. Конечно, они ко мне присматриваются. Однажды мне предложили снимать хороший сериальный проект, но он оказался совсем не моим. Там должен был быть сплошной экшн. А я действительно не знаю, как его снимать, я не кокетничаю. Западные продюсеры как губка впитывает людей, они ищут людей по всему миру. Когда говорят, что американская киноиндустрия – это деньги, я не соглашаюсь. Нет, ни фига. Американская киноиндустрия – это люди. Там есть слово "талант", которое стоит во главе угла всего. Если взять знаменитые агентства… например, UTA: United Talent Agency. Слово "талант" находится в этой аббревиатуре. Все, чем заняты американцы в кино, – это поиски новых талантов: мозгов, людей, готовых что-то придумать. Поэтому американцы ведут все время разные разговоры с новыми людьми. Если когда-нибудь звезды сойдутся, я, конечно, что-нибудь там сделаю. И, скорее всего, это будет сериал. Просто потому, что сериал – более открытая, демократичная и flexible история, чем кино.

– С Голливудом были у вас отношения?

– Опять же никто ничего не предлагал. Мне давали читать сценарии, мы встречались с людьми. Но если ты хочешь что-то в Голливуде снять, то ты должен туда приехать, сесть там и сидеть каждый день, не выезжая: все время встречаться с разными людьми, разговаривать, тогда через какое-то время может выстрелить. А если ты сидишь в Москве и снимаешь свою "Оттепель", то все эти переговоры с Голливудом могут длиться годами, которые, скорее всего, никуда тебя не приведут.

– Я учился с вашим сыном на журфаке МГУ. Насколько я знаю, он все-таки решил заняться кино, а не журналистикой. Он вам рассказал почему? Разочаровался в профессии?

– Он вовсю занимается кино и счастлив. Думаю, что он всегда хотел заниматься кино, но как-то сам себе это не разрешал. Он считал, что раз он из такой семьи и если пойдет в кино, то все будут думать, что он просто идет по стопам. Поэтому он решил пойти другой дорогой, поступив на журфак. В итоге его все равно потянуло в эту сторону. И слава богу. Он отбросил какие-то свои страхи, комплексы и решил стать собой. Сейчас есть шанс, что он снимет свой первый фильм. Он пишет сценарий, работает как продюсер, и, по-моему, он абсолютно в своей тарелке.

– А вы разочаровались в медиа? Вы же и сами работали на телевидении несколько лет. Почему вы ушли?

– Я работал на телевидении, но я при этом не работал в медиа. Я работал в кино на телевидении. Моя должность называлась "заместитель директора канала по кинопроизводству". Поэтому я занимался тем же, чем занимаюсь сейчас. Только сейчас я это делаю как независимый режиссер и продюсер, а тогда я работал на конкретный канал "Россия".

– Вы ушли с телевидения, но продолжаете делать для него невероятно большое дело. Для меня, возможно, главная ценность сериала "Оттепель" заключается в том, что эта работа разрешила вечный телевизионный спор о курице и яйце: почти все теленачальники объясняют чудовищное программирование каналов запросом зрителя – мол, что дебилы по ту сторону экрана просят, то мы им и показываем. А вы сняли телевизионный продукт такого качества, которого зритель точно не просил, но все равно с большим удовольствием посмотрел. То есть получается, что телевидение не обязательно должно идти на поводу. Наоборот, оно может и должно само бить по зрителю хорошим вкусом, а зритель очень быстро подтянется.

– Если бы все было так просто, как вы говорите… но все сложнее. Ты, конечно, должен всегда играть на повышение. Ты должен делать всегда чуть-чуть сложнее, чуть-чуть другого уровня, поднимать более сложные вопросы, да. И в этом смысле мне повезло, потому что Константин Эрнст дал мне это сделать. Но риск был огромный. Вероятность того, что это провалится, была огромной. Многие ведь говорили мне в тот момент, что "Оттепель" смотреть не будут. К чему я веду? Я веду к тому, что нет такого правила: ты сделал что-то круто, по-настоящему от души, и это обязательно посмотрят. Нет, могут и не посмотреть. "Оттепель" была моим собственным авторским проектом, я получил одобрение на Первом канале, мне дали карт-бланш, никто мне не мешал, и это сработало. Вот конкретно этот случай сработал. Но могло бы не сработать. И я знаю такие примеры. У меня есть сериал, который я сделал как продюсер в 2004 году на канале "Россия". Он назывался "Линия судьбы". Я до сих пор считаю, что это один из самых выдающихся сериалов, снятых в нашей стране, с фантастическим кастингом и потрясающим сценарием. Но сериал этот провалился.

– Почему?

– Потому что был слишком сложный для людей.

– Но и "Оттепель" непростой сериал. Вы сами много раз говорили, что это фильм про сложных людей.

– Так сложилось. Где-то я все правильно сделал. Где-то Константин Эрнст правильно это подал. Все имеет значение. Вообще, вы правы. Людям нужно всегда давать что-то новое. Но это не есть однозначная картина мира. В этом процессе всегда все непросто: шаг вперед, шаг назад, шаг вперед, шаг назад. Телевидение не может заниматься только экспериментами, потому что оно должно иметь цифру. Поэтому телевидение и идет на эксперимент время от времени.

– Значит, этот прецедент с "Оттепелью" вряд ли изменит ландшафт.

– Конечно. Не факт, что "Оттепель" что-то изменит. Но прецедент с "Оттепелью" может изменить что-то в мозгах творцов. Ага, раз это так работает, то я тоже могу попробовать. Режиссеры посмотрели "Оттепель" и поняли, что сериалы снимать не западло. Многие ведь думали, что снимать сериалы унизительно, что это занятие второго сорта. А теперь кому-то захотелось попробовать. Причем таким образом, чтобы сериал был художественным явлением. Так что моя провокация сработала.

– В российском современном кинематографе есть цензура?

– В российском современном кинематографе ты наверняка знаешь, на что ты можешь найти деньги, а на что нет. Это цензура или нет?

– Это расчетливость.

– И самоцензура одновременно. Понимаете, это же очень сложный комплекс. Ты хочешь рассказать про что-то зрителю, но ты понимаешь, что тебе денег не дадут, потому что история говорит о запрещенных вещах, или потому, что эту историю смотреть никто не будет (что тоже очень вероятно). Но с цензурой в прямом смысле этого слова я не сталкивался.

– Неужели вам не пришлось в итоге что-нибудь вырезать из "Оттепели" перед показом на Первом?

– Нет, я вообще ничего не вырезал. Там же есть сюжетная линия, связанная с геем, которая происходила в самый разгар антигейской кампании в стране. И эта линия была очень важной для фильма, хотя и не была сюжетообразующей. Но ее никто не тронул в итоге.

– Вы напряглись в момент принятия закона о гей-пропаганде? Подумали, что сейчас придется из фильма персонажа вымарывать?

– Я не напрягся, но почувствовал, что мне могут позвонить и попросить убрать героя-гея. Но этого не произошло.

– Как же быть с матом? Он был ведь в сценарии тоже до принятия идиотского закона.

– Я бы сказал, что мат в итоге идеально и изящно запикали. Не запикали, а на одну тысячную долю секунды убрали первые звуки в словах. Если человек говорит "**лядь", то получается "****ядь". Не было никаких пиков вместо слова. Но было все понятно. Так что мне грех жаловаться. Все, что я хотел, то в сериал и вошло. Никто меня не трогал. Значит, не было цензуры. Правда, важно отметить, что это было три года назад. У нас ведь каждый год – новое время. Сейчас все могло бы быть по-другому.

– Пикантность ситуации заключается в том, что мат вам пришлось вырезать из-за вашего коллеги – киношника Говорухина, который этот закон инициировал.

– Мне не кажется это пикантным. Мне кажется, что люди в какой-то момент начинают играть в игры – в политику, например. Я совсем немножечко помню Станислава Сергеевича Говорухина, когда он был помоложе и работал на Одесской киностудии. Он выходил во двор киностудии, где был турник, и подтягивался на своих железных мышцах. Все девушки вокруг в этот момент плыли: супермен, красавец! И он, естественно, ругался матом, как все люди. Вот таким я его вижу и сейчас, дядю Славу.

– Вас зовут участвовать в политических телевизионных шоу, как того же Говорухина или другого вашего коллегу Шахназарова?

– Нет, меня не зовут. Какое-то время назад я несколько раз отказался, и меня перестали звать. Ну и слава богу.

– Вы, как мне кажется, вообще активно себя не проявляете в общественной жизни страны. Это противоречит вашему темпераменту? Вы понимаете, что это вам может навредить как режиссеру?

– Я не люблю трибуны. Это не является частью моей природы. Я не хочу стоять на баррикадах и призывать кого-то к чему-то.

– Вы и в 1991 году не стояли?

– В 91-м я приехал к Белому дому, когда на улице танки появились. Потому что тогда нельзя было не приехать. Я это понимал. Но сейчас я не вижу себя в этом. Кроме того, сейчас я вижу такую степень раскола в обществе, что я просто не могу быть полезен ни тем, ни другим. И мне не кажется, что я должен в этом вариться. Есть и третий момент. Я много раз видел в своей жизни, как вполне талантливые и интересные люди остервенело бросались в эту пучину и сходили с ума. Это засасывало, как очень сильный разрушительный наркотик. Реально люди становились другими.

– Это как история с Говорухиным, только наоборот.

– Да-да. Это же работает в любую сторону: в ту и в другую. Люди очень просто сходят с ума. Я боюсь этого. Это заразительная штука. Кроме того, я узкоколейка. Я могу заниматься чем-то одним. Если бы я пошел в политику, то я бы уперся и начал бы этим жить. А я не хочу этим жить. Я хочу жить тем, что я люблю. А жить тем, что я ненавижу, я не хочу.

– Что так сильно раскололо наше общество? И в какой момент вы поняли, что лучше от всего держаться чуть-чуть в стороне?

– Я думаю, это связано с Украиной. Острая невротическая фаза связана с Украиной, когда включилась пропагандистская машина и начала провоцировать раскол. То, что сейчас происходит, это что-то, после чего люди когда-нибудь очнутся и многим станет очень не по себе и стыдно. Это Уильям Голдинг, "Повелитель мух": два племени мальчиков, которые бегают по острову и готовы друг друга убивать, а еще вчера они были одним классом и вместе учились в одной школе.

 Отправлено: 04.05.16 23:30. Заголовок: И окончание: – Вы р..

И окончание:

– Вы решили не бегать по острову, а спокойно поменять школу.

– Да.

– При этом вы родом из Одессы. Наверняка особенно остро переживаете этот конфликт.

– Я родился в Одессе и прожил там десять лет. Мое одесское прошлое дает мне понимание, что все не так, как мне говорят из телевизора. И никто меня не убедит в том, что на Украине живут фашисты. Нет, там не живут фашисты. Мое одесское прошлое лишний раз говорит мне о том, что в этой ситуации нельзя спешить становиться на чью-либо сторону и начинать кричать: "Ах вы гады! Ах вы сволочи!" Стоп-стоп-стоп. Не так все, все сложнее. Украинские события говорят нам, что люди стараются упростить мир: есть наши и чужие, есть фашисты и не фашисты, есть патриоты и либералы, есть черное и белое. Послушайте, но это же смешно. Мир не является черно-белым, он имеет тысячи оттенков. Как вернуть людям в мозги этот более сложный мир?

– Здесь здорово мог бы помочь телевизор. Просто надо сменить интонацию, сменить повестку, спокойно рассказывать разные истории, а не одну.

– Да. Возможно. В черно-белом мире я не вижу себе места. И не собираюсь стоять на одной или на другой стороне.

– Вас конфликт на Украине разругал с людьми?

– С остервенелыми я общаться перестал. Подожду, когда пройдет этот амок и они придут в себя. Надо остановить психоз, а потом будем разговаривать.

– Вот вы сказали, что вы узкоколейка. Что общественная жизнь – не про вас. Но в 2012 году вы стали доверенным лицом кандидата в президенты Михаила Прохорова. Сейчас жалеете, что это было в вашей жизни?

– Не-а.

– Почему? Ведь у всех ощущение, что Михаилом Дмитриевичем нас всех изящно обманули тогда. Осадочек остался.

– Я провел какое-то время, сидя на этих совещаниях с Прохоровым, на которых мне было дико интересно. Я слушал людей, которые там собирались. Иногда и я что-то говорил. И мне это было интересно, я хотел увидеть этот мир изнутри. Я искренне полагал, что если Прохорова допустят до власти, то это будет хороший знак. Кто же нам запрещает иметь такие надежды? Я надеялся, что новый человек сможет чуть-чуть улучшить нашу жизнь. Вот такая у меня была наивная логика.

– Этот опыт научил вас тому, что не стоит ни на что надеяться?

– Этот опыт научил меня тому, что пока не то время, когда во власти могут появиться новые люди. Но я не жалею. Для меня приоткрылся какой-то другой мир, я познакомился с интересными людьми. Почему нет?

– Вы как-то сказали, что ваше главное ощущение от СССР заключается в том, что в Советском Союзе никто никого не любил. Вот была такая странная страна без любви. Хочется вам на это возразить: а после распада Союза, можно подумать, любовь в воздухе разлилась. Где она, эта любовь? Человек человеку волк и теперь, по-моему. Все всех благополучно ненавидят.

– Вы знаете, мое главное ощущение от Советского Союза заключается не в том, что никто никого не любил. Мое главное ощущение от СССР заключается в том, что в этой стране все было построено на вранье, на лжи. У моего папы был любимый анекдот. Приходит пациент в больницу и говорит: "Мне нужен доктор ухо-горло-глаз". Ему говорят, что такого доктора не бывает. А что, мол, случилось-то? Пациент отвечает: «Вижу одно, говорю другое, слышу третье». Советский Союз был страной тотального вранья. Он рухнул, и, как вы говорите, никто никого все равно не полюбил. Почему? Потому что произошло страшное откровение. Мы увидели, какие мы есть на самом деле.

– Союз рухнул, и перед людьми поставили гигантское зеркало.

– Поставили гигантское зеркало. И люди перестали притворяться: комсомольцы вдруг оказались бандитами. Так ведь они всегда ими и были! Вот говорят, что в девяностые вдруг появились бандиты. Да нет же, не в девяностые. Комсомольцы, простые рабочие парни и милиционеры, которые сидели на комсомольских собраниях и клялись в верности партии, уже были бандитами, но притворялись. А тут вдруг упали с них все одежды, и они оказались голые.

– В девяностые комсомольцы оказались бандитами, а в нулевые переоделись в чиновников.

– Конечно. Да. Потому что выяснилось, что так еще выгоднее. Легализовались. А в СССР вся страна притворялась кем-то и в это верила. Поэтому девяностые многие так не любят. Неприятно признаваться в том, какой ты есть на самом деле. Правда часто бывает неприятной. Девяностые в этом смысле жестокие: мы просто узнали себя, узнали, какая страна мы на самом деле – мы можем грабить, убивать, кидать друг друга. Но с другой стороны мы узнали, что люди способны что-то создавать из ничего, рискуя всем. Вот почему про девяностые надо срочно снимать большой сериал.

– Но мы ведь часто в последнее время слышим от Минкульта, от депутатов, от людей, принимающих решения, что Россия остро нуждается не в кино про девяностые, а в патриотическом кино. Вы понимаете, что такое патриотическое кино? И что имеют в виду Минкульт с депутатами?

– Глобально – не понимаю, что они имеют в виду. Эта тема меня очень тревожит. Причем я пытался в присутствии какого-то начальства это объяснить. Понимаете, когда Сергей Федорович Бондарчук снимал фильм "Судьба человека", то это был один из самых патриотических фильмов в стране. Когда Чухрай снимал "Балладу о солдате", это тоже был патриотический фильм. Но у них не было такой задачи – снимать патриотическое кино. Они просто снимали о чем-то, во что они верили, что было для них важно. В итоге бери и показывай эти фильмы сейчас и гордись своей страной. А если ты имеешь задачу снять патриотическое кино, у тебя в очереди будут стоять сто конъюнктурщиков, которые выполнят тебе заказ, но это будет все фейк и фуфло. Я не понимаю, что такое патриотическое кино. Я думаю, что любой талантливый фильм, сделанный в России, который проговаривает важные и сущностные вещи, патриотический. Я считаю, что "Оттепель" – это очень патриотический фильм. Но еще более патриотический фильм – "Стиляги". Потому что это фильм про то, как молодые люди хотят свободы в стране, которая была одним большим концлагерем. Что такое патриотическое кино в понимании депутатов? Мне слушать про патриотическое кино и патриотическое воспитание сегодня как-то…

– Короче, снова захотели обманывать.

– Снова захотели, да. Отсюда и тяга к Советскому Союзу, как тяга к вытеснению. Есть такое понятие психотерапевтическое – вытеснение: а давайте все вместе решим, что у нас все хорошо. А давайте вытесним все наши проблемы из сознания, давайте забудем, какие мы на самом деле и что мы можем и не можем делать. А давайте забудем, за что мы отвечаем, а за что нет. Давайте мы все это вытесним и дадим всем такого патриотизма, чтобы все слились в экстазе. А давайте мы из бандитов снова сделаем комсомольцев, из бизнесменов – партийных работников в хороших костюмах. А давайте притворяться и делать вид, что мы все равны и счастливы. А давайте делать вид, что у нас все работает и все правильно.

– А давайте.

– А давайте! Но лучше не надо. Потому что это, к сожалению, суть не меняет. Мы просто еще раз попытаемся сами себе соврать. Говорить себе правду – мучительный процесс, но это единственный путь к оздоровлению одного человека и целой страны. Я не могу вытеснять. Я вижу все как есть. Я и школьником видел все как есть в Советском Союзе. Сколько угодно мне показывайте патриотическое кино, я вижу его насквозь. И тех циничных людей, которые его снимают, я вижу насквозь. Я вижу их. И не верю им.

– Прямо сейчас ваш айфон зазвонит, вы ответите и услышите на том конце предложение: "Валерий Петрович, старина, у тебя бездонный бюджет, полный карт-бланш, сними кино про присоединение Крыма к России". Согласитесь?

– Не буду снимать такое кино. По одной простой причине. Такие истории требуют времени и дистанции. Я не готов по горячим следам быстро бежать и осваивать бюджет для того, чтобы как-то скоропалительно о чем-то высказаться. Вот случился "Курск". Тут же стали бегать какие-то люди со сценариями про "Курск". Через неделю эти люди появились. Случился Беслан – снова люди со сценариями забегали. "Норд-Ост" случился – я помню, как все ходили вокруг меня и разговаривали: "Надо срочно снимать про это фильм". Слава богу, не сняли. Но, конечно же, снимут, только не сразу. И история с Крымом будет показана на экране, но только я не отношусь к тем людям, которые хотят на этом поживиться.

 Отправлено: 05.05.16 20:07. Заголовок: Спасибо, потрясающее..

Спасибо, потрясающее интервью! Здравомыслящий, анализирующий, эрудированный и в то же время скромный человек, хотя уже такой мэтр кинематографа.
Так редко в последнее время.

 Отправлено: 06.05.16 16:48. Заголовок: О, спасибо! Я пропус..

О, спасибо! Я пропустила. Надо почитать.

 Отправлено: 06.06.16 20:44. Заголовок: Новое интервью с Дом..

Новое интервью с Домогаровым в "Театрале".
В какой-то момент мне показалось, что девушка - МАРИЯ МИХАЙЛОВА - написала не только вопросы, но и ответы на них сама, причем ответы такие, какие бы ОНА хотела услышать от АЮ.

Очень обидный прокол в конце интервью (его матери нет, конечно, больше 8 лет), наверное, подтверждает мое ощущение.

"В этом сезоне в Театре им. Моссовета Андрей Кончаловский поставил заключительную часть своей чеховской трилогии – «Вишневый сад», в котором Александр Домогаров сыграл роль Гаева. В интервью «Театралу» актер рассказал о том, как шла эта работа и почему до сих пор так до конца и не понял всех замыслов непредсказуемого режиссера.

– Александр, вы не раз говорили, что Андрей Кончаловский предложил вам «настоящее погружение в Чехова». А что это дало вам как актеру? И знали ли вы изначально, что будет трилогия?

– Вообще считается, что пьесы Чехова – это высшее испытание для любого артиста. Чехов, Шекспир – такие значимые авторы, что это огромное везение, когда дается возможность в их пьесах сыграть. После «Вишневого сада» ко мне подошла одна из знаменитых актрис нашего театра (супруга не менее знаменитого артиста) и говорит: «Мой муж всю жизнь мечтал сыграть Чехова, но так и не удалось».

Про трилогию я знал от Андрея Сергеевича сразу, но если учесть, что «Дядя Ваня» был выпущен почти восемь с половиной лет назад – это, конечно, срок очень большой. Через полтора года после «Дяди Вани» мы начали делать «Три сестры», еще через два года стали «возделывать» «Сад». Не буду рассказывать все перипетии, они никому, наверное, не интересны. Но я не скрою, что уходил с «Вишневого сада». Вернее, не уходил, но разговоры об этом с мастером были довольно-таки серьезные, потому что я сначала не понимал, и, может быть, отчасти до сих пор не всё понимаю в этой работе. Наверное, кроме Астрова в «Дяде Ване», все характеры для меня (что Вершинин, что, тем более, Гаев) – далекие, особенно в той интерпретации, в которой их придумал режиссер. Для меня это серьезная ломка.

– Спектакли, которые уже давно поставлены, Кончаловский смотрит, что-то подправляет?

– Андрей Сергеевич смотрит каждый спектакль, надо отдать должное ему, как режиссеру. Если он пропускает спектакль и не смотрит его из зала, то значит, произошла какая-то форс-мажорная ситуация. Так было всего раз пять или шесть за все эти годы.

– После спектакля происходит обсуждение?

– Разбор идет всегда, но редко это бывает после спектакля. В основном, перед следующим, потому что все замечания он записывает. Если он сразу не говорит в антракте, что ему пришла какая-то мысль и что-то надо срочно поменять, то значит, это будет сделано перед следующим спектаклем.

– А замечания делаются при всех?

– Иногда индивидуально, когда он не хочет, чтобы слышали другие. Но в большинстве случаев, мы собираемся все вместе. У нас внизу есть так называемая «красная» комната, которая используется как гримерная, расположенная в кармане сцены. Когда некогда бежать к себе, то все переодевания, «перегримы», все там происходит. Вот и перед спектаклем мы собираемся там всем коллективом, беремся за руки… Но до того, как мы возьмемся за руки, раздается «всем сестрам по серьгам», потом –заключительное слово. Иногда оно бывает и таким: «Ну, а теперь удивите меня». И вот каждый раз мы пытаемся удивить Кончаловского.

– Предсказуемы или не предсказуемы его замечания?

– Вот недавнее его замечание для меня было полной неожиданностью, он вошел в гримерку в антракте и говорит: «В финале уходите, танцуя». Я говорю: «Как?» Он: «Я тебе говорю – уходите, танцуя. С Юлькой уходите, танцуя, я к ней тоже сейчас пойду, скажу».

Мы с ней встречаемся перед началом второго акта, я говорю: «Ну, что – «танцуя?» Она говорит: «Танцуя». Я говорю: «Но как?» – «Я не знаю. Как пойдет». Это было на дневном показе для журналистов. В результате мы сорвали аплодисменты на выходе. То ли от неожиданности зал зааплодировал, то ли вообще от «противохода». Ведь люди расстаются, может быть, навсегда. Сестра брата за руку берет и начинают уходить, вдруг почему-то медленно подтанцовывая.

Я говорю: «Сработало! Не знаю, что у вас там в голове, Андрей Сергеевич, и что вы себе там надумали, но – сработало!» Так что иногда бывают вот такие предложения, а иногда просто замечания по ходу дела, ведь за энное количество лет восприятие у актера тоже притупляется, ты думаешь, что сегодня хорошо, а на самом деле нет. Иногда кажется, что не тянешь ни фига, как мы иногда говорим, «шар идет рядом с лузой». Вроде как точный удар, а он «пинь» – и вдруг в сторону.

– Вы это по зрителю понимаете?

– Да, потому что по своему ощущению понять бывает трудно – оно всегда слишком обманчиво. Когда кажется, что хорошо, что ты порхаешь и летаешь, то в половине случаев это оказывается далеко не так. А бывает, выходишь больной и думаешь, что у тебя нет никаких сил и сегодня все будет ужасно, а вдруг получается очень точно. Наше мнение даже не то, что субъективно, оно, может быть, прямо противоположно тому, что есть на сцене.

– На видео не снимают репетиции? Это помогает в работе над ролью?

– Снимают. Но если про себя говорить, то я очень не люблю смотреть дубли, я имею в виду в кино. Я вообще не люблю на себя смотреть, а в процессе репетиций тем более, потому что это всегда коряво. Это репетиция, чего ее смотреть, ведь все меняется от репетиции к репетиции. Сегодня она, может быть, вообще дурная, завтра она, может быть, очень плодотворная. Я имею в виду не по исполнению, а по внутреннему ощущению, по осмыслению… А иногда просто рутинная, рабочая.

– Вы в процессе работы смотрели ли какие-то другие чеховские постановки?

– Я обезьяна. Если мне что-то будет нравиться, я буду копировать. Поэтому я подхожу к этому очень осторожно. Потому что, не дай бог, мне что-то понравится, и я начну просто воровать! Действительно перед «Вишневым садом» я позволил себе посмотреть в записи спектакль Малого театра, потому что я в нем играл, я его помнил, но помнил очень отрывочно. Конечно, Анненков поразителен!

– А когда вы на сцене, то вы уже не ощущаете себя Александром Домогаровым, а становитесь Вершининым, Астровым, Гаевым?

– Нет, ну, сумасшествие не до доходит такой степени, чтобы происходила полная амнезия.

– Есть какие-то «переключения»?

– Ну, конечно, щелчок-то существует. Но все равно нельзя же себя не контролировать. Иначе «Остапа понесет» в такие дебри! Нет, конечно, контроль есть. Конечно, я – Домогаров. Нас ведь как учили? «Я в предлагаемых обстоятельствах»

– Когда аплодисменты раздаются во время спектакля – это мешает действию?

– Ну, вообще, актерскую душу это греет. Но, наверное, для спектакля разорвать действие – может быть, это не совсем хорошо. Но артисты, как тщеславные люди, от этого получают кайф, потому это значит, что публике нравится. А иногда аплодисменты звучат совершенно в неожиданных местах, и тогда думаешь: «А с чего это сегодня?»

– Скажите, а Юлия Высоцкая – легкий партнер?

– За эти годы она стала партнером очень понятным. Нам комфортно. И вообще Кончаловский еще когда создавал «Дядю Ваню», сказал, что ему нужен ансамбль солистов без солистов.

– То есть сплоченная команда…

– И при этом каждый должен быть солистом. Но как заставить достаточно известных артистов не «тянуть одеяло на себя»? Нужно каждому «оставаться на своем месте». Отдавать, сколько ты сегодня можешь. И только не тянуть на себя. Вот это называется оркестр солистов без солистов. Каждый из них самодостаточен, каждый из них достаточно известен, популярен. Каждый из них достаточно профессионален, но всегда надо понимать, что рядом партнер. Не артист, а партнер.

– То есть атмосфера должна быть…

– Ну, мягко говоря, творческая.

– Вот ваш герой Гаев, такой, вроде бы, никчемный человек, ничего не сделавший, ждущий, когда все само собой разрешится. А вы сами в жизни решительный человек?

– Я не знаю. Я не могу вам сказать про себя. Пускай те люди, которые со мной, судят об этом. Иногда какие-то решения принимаю решительно. Иногда… Но самое трудное – сказать человеку: «Нет». Это жизнью проверено. Это самое сложное, хотя и самое честное.

– А вы можете в какой-то момент использовать в своей жизни профессиональные навыки: раз – и маска?

– Ну, естественно, мы все этим пользуемся, чего скрывать. И я не верю тем артистам, которые говорят: «В жизни я не играю». Можно сказать, я стараюсь этого не делать. Но все равно, к сожалению, профессия накладывает на тебя отпечаток «врача-психиатра». Ты же все равно изучаешь характеры персонажей и ты снова ищешь слабину, ищешь положительные, ищешь отрицательные стороны.

– Недавно в интервью «Театралу» Джон Малкович сказал, что театр и кино – вообще «разные звери». Дескать, сравнивать их невозможно. ..

– Это действительно две совершенно разные профессии. Во-первых, театр – это, конечно, режиссер. Артист не может без режиссера, ему нужно направление. Но в театре ты в семь часов пришел, в десять вышел на сцену. И в театре, как известно, зритель голосует ногами, а не аплодисментами. Если у тебя в антракте никто не ушел, значит, ты хороший артист и играешь в отличном спектакле. А если после антракта осталась половина зала – то здесь уже нужно сделать выводы.

А кино – это искусство монтажа. Ты сыграл полкартины, а режиссер сказал: «Ты знаешь, как-то твоя линия не укладывается у меня. Я, когда посмотрел весь материал, понял, что, в принципе, вот это надо вырезать, вот это убрать, потом вот это убрать, потому что мешает». И, вроде как ты потратил свои нервы, силы, время, но в картине останутся полторы или две минуты. Ну, допустим было пять дублей. Пять на две – десять минут. Но не на три с половиной часа, как на спектакле, когда, ни на минуту не отпуская себя, идешь по этой дорожке. Конечно, это несравнимо разные вещи.

– Вы сначала сменили несколько театров, а потом остановились на Моссовете...

– У меня за плечами всего три театра – Малый, Театр Советской армии, и Театр Моссовета с 1995 года.

– Уже 21 год. Значит, вы считаете, что театр – это дом?

– Безусловно, театр – дом! Это видно и по гримерке. Да, я живу здесь в этом нагромождении всего: книг, пластинок, дисков, мягких игрушек, подарочных подушек с надписями… Здесь у меня то, что мне дорого. И когда у меня утром репетиция, а потом вечером спектакль, естественно, я никуда отсюда не уезжаю. У меня есть что почитать, у меня есть что освежить в памяти, есть диванчик, чтобы отдохнуть…

– Но нет средств коммуникации. Вы не стараетесь быть в гуще политических событий?

– Я читаю, смотрю. Но, наверное, я аполитичен.

– А вас не зовут участвовать в каких-нибудь телевизионных программах?

– Зовут. Я не хожу. Я единственный раз позволил себе пойти на такую социальную программу из-за человека, который умирал, который являлся моим другом. А на деле оказалось, что программа была «заточена» совершенно не так. И я сказал: «Больше никогда. Избавьте меня от подобных шоу». Что касается творчества – да. Я поеду на «Культуру», буду разговаривать по поводу опять-таки «Вишневого сада». Да, я могу участвовать в концертах. Да, я могу петь. Но это отнюдь не значит, что я пойду участвовать в шоу и высказывать свое личное, может быть, неправильное и совсем ненужное мнение. Зачем это нужно? Можно, я оставлю его при себе?

– В соцсетях вы не «светитесь»?

– Почему? Иногда меня на что-то «пробивает» и я реагирую, но в последнее время практически нет. Я читаю, да. Я читаю «Фейс», я читаю «Твит» – все, что касается новостей. А так, чтобы самому писать – очень редко.

– Слышала, что планируется фильм «Гардемарины-4» и что вы приглашены на одну из ролей…

– Ну, честно говоря, мы все планируем сниматься, но это пока так далеко. Посмотрим, что будет.

Договоренности есть со Светланой Сергеевной Дружининой и с Анатолием Михайловичем Мукасеем. И грим мы пробовали, и костюмы. Задумка очень интересная. Нам предлагается проследить путь развития артиста, как он со своим героем идет по жизни. Потому что все начинали молодыми, все с ярко-синими глазами. А теперь нам за 50 лет, мы изменились… Поэтому, дай Бог, сил Светлане Сергеевне и Анатолию Михайловичу, чтобы это все произошло. Посмотрим.

– А как вам работалось с Дружининой на первых «Гардемаринах»?

– Замечательно. И до сих пор у нас с ней теплые отношения. Анатолий Михайлович после тех съемок мне сказал: «Вот благодаря Светке начнешь сниматься в кино». И как в воду глядел. Она стала для меня мамой в кинематографе.

– Вы рассказывали, что ваш отец начинал как актер, потом он перешел в другую профессию. Но вы-то чувствовали в семье этот «актерский запал»?

– Нет, дома это не культивировалось.

– Но все равно сказались гены…

– Ну, наверное, отчасти. Хотя, в принципе, он актерски себя никак не проявил, времени не было. Всего один эпизод, в котором за всю жизнь снялся. Для начала карьеры молодого человека это было неплохо, а что дальше было бы, никто не знает. Отец сам решил свою судьбу. Вот этот человек имел право и имел силу говорить слово «нет». Пришел к режиссеру в 1942 году и сказал: «У меня нет никого. Отец расстрелян, мать сидит – не знаю где, брата я потерял. Что мне делать? Отпустите меня на фронт!» И ушел на войну, воевал под Ржевом, в Сталинграде…

– А с вами он был суров?

– Он вообще был строгий человек. Но эта строгость граничит, наверное, как сейчас я понимаю, с какой-то такой безмерной любовью, потому что я был поздний ребенок. И та любовь, которая досталась мне, может быть, отчасти не досталась моему брату, который старше меня на 10 лет. А я-то ощутил эту любовь по полной программе в хорошем смысле. И баловали меня… Но в то же время я прекрасно понимал, что с этим человеком вставать наравне нельзя. Это громадная дистанция. Суровый был. Суровый, но справедливый. И чтоб держать такие махины, наверное, по тем временам, он должен был обладать сильнейшим характером. Держать в руках «Росконцерт», а потом создавать с нуля «Росатракцион».

– Сегодня вам дает силы то, что у вас был такой сильный отец, любящая мама?

– Не хватает их очень. Совета не хватает, «пиндюлей» не хватает, поглаживания по голове не хватает. Они очень рано ушли. И мать, и отец… Как-то мой коллега, сосед по гримерке и, кстати, мой театральный педагог, пришел и говорит: «Сейчас был у мамы, наелся борща!». А я сижу и понимаю, что у меня уже 18 лет нет отца и 8 лет нет матери… Но перед выходом на сцену я всегда о них думаю.

 Отправлено: 06.06.16 22:47. Заголовок: О театре, о Кончало..

О театре, о Кончаловском с удовольствием прочла.
"Уходите танцуя "